Заметки о Ленине (Сборник)
Шрифт:
Во втором примере модуляцию дают не синонимы, а морфологические варианты: "увертываются" - "увертываются" - "увертки" - "увернутые" - "увертывающиеся" - "увертываясь". Первые два сочетаются с различными темами "от урока и уроков" и "от своей ответственности, два параллельных варианта развития. Третий дает одну усиленную тему - "напрасные увертки", которая в четвертом имеет усиленное отрицанием повторение и поэтому получает характер коды. Далее основная тема, в новом, ослабленном варианте (причастная форма), открывает новую часть распространяющую содержание первой и переходящую в новую тему: "факты упрямая вещь", которая повторяется, охватывая трижды анафорически повторяемое развитие - "это факт, что".... После этого снова повторяется первая тема со вступительным "наши горе-левые" и как бы соединяя сразу все элементы периода: обе дополнительные темы начала и второй темы: "фактов - уроков - ответственности",
Равным образом и в третьем примере мы видим две темы: "скатиться в яму" и "связать себя", которые распределяют период на две части, начинающиеся анафорически: "эсеры и меньшевики скатились" - "эсеры и меньшевики связали себя" и развивающие соответственную тему. Третья часть начинается усиленным повторением первой темы и заключается соединением сжатых в короткие фразы обеих тем: "они связанные люди. Они на дне ямы".
На этих примерах весьма отчетливо видна строгость - почти музыкальная - построения. Логическая функция их, думаю, достаточно понятна из анализа предыдущих примеров.
Повторение кажется вообще функцией лирической, искони выступая в органической связе с ритмическим повтором и периодически возвращающейся мелодией песни, этой первичной "формой явления" поэтического слова. Интонациональная сила повторения, присущая ему и теперь в стихе и прозе, свидетельствует об этом моторном его происхождении. Но сводить только к этому роль повторения значило бы далеко не оценить всего его значения. Слово - речь обладает и другими сторонами, кроме моторной, в которых повторение играет не менее существенную и совершенно иную роль. Вместе с тем интонационное повторение вовсе не обязательно совпадает "с лирическим", оно имеется во всех родах слова и, поскольку движение речи лирической, эпической, драматической различно в каждом из этих родов, различны и виды интонационного повторения, присущие каждому. Собственным своеобразием обладает и риторическое интонационное повторение, в том числе и наиболее сильное, может быть основное в этом отношении, повторение анафорическое.
То же самое следует сказать вообще о конструктивном повторении. Формулы почти музыкальной композиции периода, приведенные выше отнюдь не означают тождества такого повторения с построением лирическим или музыкальным, даже если оно будет выражаться буквально такой же формулой. Мы видили, что риторическое построение служит специальным целям, только ораторской речи присущим. На примерах ленинской речи это особенно убедительно, ибо ее никак нельзя заподозрить служению лирическим, эпическим и вообще поэтическим целям. Как я указывал уже на анализе отдельных примерах, риторическое слово обладает своей особой специфической, "риторической" функцией, отличной от функций, делающих слово лирическим, эпическим или драматическим.
Но, учитывая это изменение самой функции, нельзя не признать, что можно говорить о соответственных конструктивных элементах в различных функциональных системах конструкции: так, напр., "сюжет" имеется в своеобразных аспектах и в повествовании и в лирике, и в речи. Так и повторение где бы то ни было - в риторике, в музыке, в танце все же остается повторением, хотя и играет в разных областях разные роли. Так, напр., повторение в повествовании, напр., обычное в сказке, былине, балладе, тройная последовательность исполняемых задач, встречаемых препятствий и т. п. имеет определенную сюжетную роль. Оно развертывает сюжет, развивает ситуацию, усиливая ощущение задержки в течении повествования и тем подчеркивая временной момент и напрягая ожидание, стремящееся к развязке. Оно подобно запруде, повышающей уровень и увеличивающей массу потока и ее поступательную силу. Напротив, такое повторение, которое академик А. Н. Веселовский хотел видеть в песне о Роланде, трижды повторяющейся с вариантами описания того же момента, если понимать его именно так, а не как последовательную связь трех однородных моментов, такое "эпическое повторение", вопреки данному ему Веселовским названию, кажется скорее "лирическим", ибо в нем отсутствует момент поступательный, присущий повествованию, отсутствует прием задержки, и тем самым снимается временной момент, упраздняется движение. Создается своеобразный антракт, подобный тому, который создавался хорической песней в промежутках между сценами античной трагедии. Этот антракт - "лирический".
И вот, нечто соответственное можно различить в риторических повторениях. Они могут служить развертыванию "сюжета", продвижению изложения, развитию и градации доводов, словом - поступательному или "повествовательному" движению ораторской речи. Они тоже создают своего рода "запруду", вызывая и усиливая напряжение ожидания, так как "развязка", разъяснение, вывод, к которому клонит оратор, а с ним и точка опоры, несущая главный вес речи, переносится вперед. Подобное явление в построении фразы и периода достигается и другими приемами, с той же целью перенесения главного веса к концу. От этих поступательных повторений можно отличать другие, которые, напротив, останавливают движение, не нагнетая напора его, а обращая его как бы внутрь себя, образуя своего рода неподвижный "водоворот", воронка которого, говоря фигурально, засасывает и поглощает все внимание. Закрывая горизонт, они замыкают поле зрения, снимая таким образом момент движения. Именно такого рода повторения преобладают и характерны для речи Ленина, как это можно было видеть на приведенных примерах. Как я указывал в анализе этих примеров, это предпочтение Лениным такого рода повторений связано с самым существом его речи. Он обращается не к чувству и не к воображению, а к воле и решимости. Его речь не развертывает панораму для пассивного созерцания, не служит гидом, ведущим равнодушного туриста; она борется со слушателем, вынуждая его к активному решению, и для этого припирает его к стене. "Ни с места. Руки вверх. Сдавайся".
– Вот характер ленинской речи. Она не допускает выбора. Мне кажется, что в этом и состоит специфическая сущность ораторской, в частности - политической речи.
II.
Сравнение - прием чрезвычайно разнообразный. Оно может служить мгновению и ограничиваться чуть ли не одним словом, подчеркивая его для выразительности, но оно может быть развито в целую фразу, даже период или в самостоятельную композицию еще более значительного объема. При этом оно может быть вводным элементом, служить только иллюстрирующим приложением, пояснительным примером к основному значению, посредством которого оно вводится и которому оно служит, но оно может быть и непосредственным заместителем подобного основного момента и даже прямым его выражением. С другой стороны, оно может быть простым сопоставлением синонимического характера, подобно перифразе, либо метафорическим, т.-е. соединенным с переменой значения в самом слове или выражении. Далее, оно может быть развито в иллюстрирующий пример - картину, портрет, сцену, или служить общим и постоянным фоном для возвращающихся к нему отдельных метафор, сопоставлений, намеков и перифраз, или проходить насквозь выдержанной параллельно, исполняя определенную композиционную функцию. Наконец, оно может быть чрезвычайно различно по своему характеру, построению, словесным средствам и назначению.
Сравнение, как акт мысли, по аналогии - слишком общий неопределенный момент, и как таковой не может служить целям поэтики, основания которой должны лежать исключительно в самом словесном материале. Аналогия лежит и в основе метафоры и уподобления, намека и синонима и примера и т. д. Поэтому нужно найти иной подход к пониманию словесных явлений, обнимаемых этим названием. Прежде всего, наличие сравнительных частиц и связок, подчеркивающих сравнение и уподобление, "как", "подобно", "словно", "будто", "чем" и проч., еще не обязательный признак и не делает еще сравнения. Между выражениями "слезы полились, как град" и "слезы полились градом" нет разницы в приеме и нельзя одно называть сравнением, а другое метафорой.
С другой стороны, такую же роль может играть и ряд других слов и выражений, например, "казаться", "быть похожим", "равняться", "можно сказать", "в своем роде", "почти", "совсем", "настоящий" и множество других. "Он совсем гигант", "он настоящий зверь", "он почти ангел", "он какой-то дикарь", "он своего рода комета", и т. д., - все это примеры сравнения, которые по существу не меняются от ощущения связки, например, в сравнении - "он - наше знамя". Все это примеры сравнения уподобляющего в порядке отождествления. Им соответствуют сравнения отрицательные: "это не фунт изюму", "то не белая лебедушка выплывала" и т. п. От них отличаются сравнения количественного порядка: "кровь горше воды", "выше облака ходячего", "дальше, чем глаз видит", "яснее ясного", "краше в гроб кладут". Во всех этих случаях имеется два сравниваемых элемента, в том или ином сопоставлении которых и состоит сравнение. Мы будем называть его простым. Они чрезвычайно часто встречаются у Ленина.
32. "(Ждать) это значит сдавать русскую революцию на слом".
33. "Если запросить немцев (о мирных условиях), то это будет бумажка".
34. "В России начать революцию было легко, это значило поднять перышко".
35. "Это надо уметь взять, как факт".
36. "Это то же самое, как противополагать пуды аршинам".
37. "Как связанные люди, звали они"...
38. "(Чиновничество) из "местечек" превращается в рабочих особого "рода оружия".
39. "Что будет пустяковейнейшей вещью".