Замкнутый круг
Шрифт:
Люси всегда, с самого детства упорно хотела стать хотя бы немного ближе к нему, тянулась к нему так искренне, как это делают изголодавшиеся по солнечному свету цветы после кажущейся бесконечно длинной ночи. Для неё он и был солнцем — жизненно необходимым, недосягаемым в своей идеальности. Настолько холодным, словно во взгляде его голубых глаз был скован весь лёд этого мира. Иногда, настолько редко, что Люси могла пересчитать эти случаи по пальцам, у него случались какие-то странные приступы нежности по отношению к ней, граничащие с меланхолией — и тогда она готова была продать душу дьяволу, чтобы они длились вечно. Эти редкие дни становились самыми долгожданными, ведь они дарили ей надежду и заставляли с утроенной жадностью стараться, работать над собой, чтобы в один прекрасный день Стинг осознал,
— Я… я сделала то, о чём ты просил меня, — сбивающимся шёпотом начала Люси, чувствуя, как стремительно покидают её последние остатки уверенности: в присутствии брата она всегда вот так терялась. Она хорошо его знала и понимала, что если сама не завяжет беседу, то сможет простоять здесь в качестве антуража хоть до рассвета. — Мы ведь теперь уедем отсюда? Здесь нас ничего не держит.
Стинг вздохнул и наконец-то соизволил оторваться до дела, обратив на неё внимание. Люси как заворожённая следила за его движениями, улавливая каждое едва заметное изменение: как не спеша и небрежно он снимает очки и массирует переносицу, как непроизвольно при этом хмурит брови. Он понимал: придётся всё рассказать. Пусть со стороны и казалось, что Люси просто даёт ему возможность выговориться, он-то знал, что от него так просто не отстанут, пока всё не выведают. Подобное ослиное упрямство было едва ли не главной чертой характера в их семействе.
— Мы разорены, — наконец-то сказал он так, словно речь шла о чём-то само собой подразумевающемся. Не ожидавшая ничего подобного девушка подавилась воздухом и от неожиданности выронила папку с документами. — Денег почти не осталось, поэтому теперь мы просто не можем позволить себе твоё обучение. Придётся подождать, Люси. Ты сильно огорчена?
Этот вопрос был совсем некстати в сложившейся ситуации. Сказать, что она была расстроена — это не сказать ровным счётом ничего, но доставлять неприятности Стингу ей не хотелось ещё больше, поэтому девушка просто отмахнулась, выдавливая из себя робкую и совсем уж неестественную улыбку, в то время как на глаза наворачивались слёзы. Пусть колледж в их городе был всего один-единственный и притом довольно захудалый, всё же ей безумно нравилось там учиться. Именно там она познакомилась со множеством людей, которые стали для неё хорошими товарищами. Разрывать все связи вот так просто, одним махом, было очень тяжело и страшно. Неизвестность пугала даже больше, чем одиночество.
— Скорее всего, нам придётся продать компанию отца, — добавил парень таким равнодушным тоном, что Люси почувствовала, как вниз по спине спускается вереница мурашек. Перед глазами до боли ослепляющим маревом всплыло лицо папы. Сжатые в кулаки руки начали мелко трястись.
— Стинг, ты не посмеешь! — воскликнула она, предчувствуя приближающуюся истерику, и в порыве чувств так сильно взмахнула руками, что чуть не снесла стоящий рядом торшер. На её памяти это был первый случай, когда она позволила себе перечить брату. — Папа так много сделал для того, чтобы его дело процветало и приносило пользу, мы не можем так просто сдаться и…
— Люси, девочка моя, я знаю это не хуже тебя, — неожиданно смягчившись, перебил её блондин и жестом подозвал к себе. Девушка, чувствуя, как каменеют ноги, мелкими шажками засеменила навстречу; в один момент она почувствовала себя полностью опустошённой эмоционально. Стинг оттолкнулся от стола и подкатился к ней ближе на офисном стуле, притягивая сестру за руку и усаживая себе на колени. Длинные прохладные пальцы зарылись в золотистые пряди и начали бережно перебирать их. Люси замерла, боясь лишний раз вздохнуть и тем самым разрушить идиллию происходящего. — Поверь, мне тоже очень не хочется так поступать, но пока я не вижу другого выхода. Если бы я был один, то всё было бы намного проще, но я должен думать в первую очередь о тебе.
Его слова возымели двойственный эффект. С одной стороны, было безумно приятно услышать, что она всё же небезразлична Стингу, что он о ней беспокоится, но с другой… Обуза. Она была для него обузой.
— Я могу… чем-нибудь помочь тебе? — невольно крепче прижимаясь к брату и млея от его невинной ласки, буквально промурлыкала она, чувствуя, как начинают краснеть щёки. Парень скосил на неё взгляд и тяжело вздохнул. Было видно, что ему есть что сказать, но делать это он едва ли хотел.
— Ты не должна заставлять…
— Я хочу помочь. Если я могу быть тебе полезной, то большего мне и не надо, — резко повернувшись к брату, отчеканила девушка и заглянула ему прямо в глаза, заключив его лицо в ладони.
— Неужели действительно не надо? — усмехнулся тот и медленно, не разрывая зрительного контакта, поднёс к губами волнистый локон и поцеловал его. От одного его прошивающего насквозь взгляда Люси бросило попеременно то в жар, то в холод. Она нервно заёрзала у него на коленях, невольно пытаясь отодвинуться подальше, но Стинг был близко, слишком близко. Сильные мужские руки плотнее сомкнулись на талии, прижимая её к себе ещё ближе. Казалось, что он везде, как и его взгляд, спрятаться от которого было просто невозможно. Он знал, он всё знал о ней, Люси почему-то была в этом уверенна.
— Я ведь люблю тебя, — за мгновение до того, как его губы накрыли её, услышала девушка и почувствовала, как от недомогания её охватывает приступ тошноты. Не встретив сопротивления, парень притянул сестру к себе за плечи, практически сгребая в охапку и жадно целуя, покусывая, поддразнивая, взывая ответить и вместе с ним погрузиться в это не иначе как безумие. Если бы её не держали так крепко, Люси бы непременно упала в обморок от смешательства чувств, но смесь из едва ощутимой боли, отчаяния и страсти была слишком крышесносящей. Она никогда даже не смела мечтать, что подобное когда-либо может произойти на самом деле. Люси подалась вперёд и робко, неумело попыталась ответить, вкладывая в поцелуй все те чувства, что копились внутри неё все эти годы, тщательно скрываемые ото всех, образовывали червоточины, сотни раз заставляя задумываться о том, что она серьёзно больна, если испытывает нечто подобное к собственному брату.
— Ты ведь испытываешь то же самое, Люси, я знаю, — вкрадчиво прошептал парень, прислоняясь лбом к её щеке. Он был нестерпимо горячий. — В тот вечер, когда ты пришла ко мне после выпускного, я не спал. Теперь нам незачем скрываться. Пожалуйста, позволь мне сделать то, что я давно уже хотел.
От захлестнувшего с головой стыда девушке стало дурно. Тот случай, который упомянул Стинг, был единственным, когда она позволила дать себе слабину. Тогда Люси вернулась домой уже ближе к рассвету, с затянувшейся вечеринки и не совсем трезвой. Дверь в комнату брата, как назло, была приоткрытой, и она не смогла отказать себе в удовольствии лишний раз полюбоваться на него, не опасаясь быть замеченной или неправильно понятой. Что на неё нашло в тот момент, когда она увидела полуголого спящего брата, девушка не могла ответить до сих пор. Просто до колющей дрожи в поджилках захотелось хотя бы на мгновение ощутить, какого это — быть рядом с ним, не поодаль, не ниже или выше, а на одном уровне, безо всякого страха отдавая своё тепло и принимая взамен ответное. Пусть Стинг никогда не приводил домой своих девушек, Люси чувствовала, что они были, и завидовала им как никому другому. Она ненавидела этих потаскух, что посмели посягнуть на недосягаемое для неё и столь обыденное для них. Они сами не понимали, что теряли.
«Он принадлежит только мне, чёртовы шлюхи, вам придётся отступиться», — она едва сдерживала нервный хохот, полный счастливого злорадства. Ставшее внезапно душным и таким мешающим платье бесполезной тряпкой полетело в угол комнаты, и едва девушка успела взобраться на кровать, как вдруг раздался скрип, едва ли напоминающий звук, исходящий от пружинистого матраса, а после стало убийственно тихо. Отец. Он всё видел, и никогда ещё в своей жизни Люси не видела взгляда, в котором было столько противоположных чувств вплоть от омерзения до дико ранящей боли. Ей оставалось только молиться, чтобы он решил, что спьяну она просто перепутала комнаты. Но тот взгляд, который она с тех пор время от времени ловила на себе за обеденным столом, говорил об обратном.