Замочить Того, стирать без отжима
Шрифт:
Подводный взрыв подбросил корму доблестного корабля, русская эскадра прекратила огонь и начала спускать шлюпки. «Бруклин» уходил под воду кормой, высоко задрав нос. Моряки прыгали в воду и плыли к подбиравшим их шлюпкам, поддерживая на воде раненых. Большие корабли тонут дольше маленьких. Погибающий крейсер дал своему экипажу достаточно времени для спасения. Потом в его недрах со стоном сдались переборки, вода добралась до котлов. Когда облако вырвавшегося из котельных отделений пара оторвалось от воды, над поверхностью уже ничего не осталось.
Убедившись, что на воде больше нет американских моряков, Колчак развернул
— Вахтенный!
— Слушаю, Ваше Благородие!
Колчак, не отрывая бинокля от глаз:
— Бегом в лазарет, найди там госпожу Стессель и пригласи на мостик. Живо!
Вера Алексеевна взбежала по трапу раскрасневшаяся, с выбившимися из-под косынки волосами.
— Боже мой, Вера Алексеевна, я торопил посыльного, вы могли не спешить столь сильно.
— Вы не понимаете, капитан, как я волнуюсь. Дайте, пожалуйста, бинокль.
Колчак кивнул, и один из сигнальщиков передал комендантше свой.
— Смотрите на пляже, на фоне красной скалы, похожей на прибалтийскую дюну. Ещё правее. Странный экипаж, я не вижу там лошадей. Паровой?
Стоящий у кромки прибоя броневик был Вере Алексеевне знаком. Вернее, он был знаком Лесе. Точно такие же возили на пушечных лафетах в последний путь покойных генсеков и министров СССР. На броне стоял мужчина в камуфляже с автоматом Калашникова на груди и приветственно размахивал руками.
— Это они, господин капитан. Прикажите спустить катер.
Семён Тихов aka Свояк
Таки припёрлись! Не прошло и полгода! Оперативность у наших охламонов, как всегда, необычайно высока.
Впрочем, это я по привычке забухтел, от нервов. Волнуюсь всё-таки — когда читал Семёнова и фильмы смотрел, разве мог себе представить, что вот так ко мне с моря будет «Варяг» подходить? Представлять-то я представлял, только с точностью до наоборот —японцы коварно осыпают русский крейсер снарядами, и тут я на линкоре с любимой марки из-за угла выплываю! Ка-ак врежу супостатам! Спасу наших, естественно. Иногда это был не линкор, а эсминец, но исключительно со мной на капитанском мостике.
А тут стою на берегу, «Варяг» изо всех четырёх труб дымит и ко мне приближается, за ним знакомые каждому советскому мальчишке силуэты: «Аскольд», «Богатырь», «Новик» и кто-то, на него очень похожий. А супостат, лупивший в меня из больших пушек, уже на дне. Их усилиями. Без моего героизма обошлось.
Радуюсь, конечно, но неправильность сюжета маленько скребёт под сердцем.
Пока я так рефлексировал, на крейсере засуетились и плюхнули на воду паровой катер. И катер этот берёт курс прямо на мой БРДМ. Подходит к берегу, сбрасывает сходни, на пляжик деловой походкой спускается нечто симпатичное, однозначно женского полу, в длинной, почти до пят, юбке из тёмно-синей ткани, в перетянутой ремнём чёрной кожанке, через плечо переброшен ремешок самого натурального «Маузера» в деревянной кобуре. Но главное — красная косынка на всю голову. Я так на башню и осел — оптимистическая, мать её, трагедия. Крейсер-то с царским орлом над форштевнем, и флаг Андреевский. Тут у кого хочешь разрыв шаблона приключится.
А тётка к бардаку подходит даже не разглядывая, словно всю жизнь на таких ездила.
—
Я на неё таращусь, и знакомых женского пола перебираю — хоть убей, такой не припомню, хотя на склероз и до переноса не жаловался.
— Здрасте, — говорю, — Рад видеть вас на нашей Калифорнийщине, — а сам по новой список штудирую. Лицо симпатичное, но не мой типаж, я северный тип предпочитаю, а у этой скорее что-то семитское просматривается.
– Нет, Свояк, не старайся, всё одно не узнаешь. Веру Алексеевну Стессель тебе видеть не приходилось.
Оно правда, конечно. Но в таком случае, значит, госпожа Стессель у нас в сети регулярно шарит и личность мою запомнила. И так мой скепсис на роже отразился, что дамочка не выдержала и расхохоталась, заразительно так.
— Брось, — говорит, — дуться, про перенос в чужое тело забыл, что ли? Цинни я, тапки тебе в книжку про попадание в Кума-Манычскую котловину кидала. Постап которая.
— Семён Семёныч! — хлопаю я себя по лбу, хохочем уже на два голоса. Галантно протягиваю даме руку и помогаю взобраться на броню, в длинной юбке это та ещё акробатика.
— Сергей Михайлович! — обращается Цинни к стоящему у катера в позе жены Лота мичману, — возвращайтесь на крейсер, передайте Александру Васильевичу, что я встретила тех, кого ожидала. Сейчас мы быстро съездим в местный штаб, и на берег прибудет группа лиц для обсуждения совместных действий.
— Каких действий? — вполголоса удивляюсь я, — БРДМ в кильватер к крейсерам пристраивать?
— У нас на кораблях целый стрелковый полк имеется. Найдёте куда пристроить?
Вот это номер!
— Хе! — говорю.
И головой — дёрг. Улыбается, знает, у кого спёр. Точно наша.
— Тогда спускайте ноги в правый люк, а я за руль сяду, стоит наших порадовать.
И мы покатили. Я даже штатную упряжку из десяти волов не стал привлекать — для такого случая бензина не жалко.
Margarita Zanudene aka Максимка
Вчера с соседнего склона скатился огромный камень. Красивый, полосатый такой. Лежал там неимоверное количество лет, и вдруг решил сменить своё положение в мире. Впрочем, что я могу знать о настроении камня? Представляете, как он отлежал тот бок, который был обращён к горе? А может быть ему надоели лучи солнца, каждое утро бьющие… Не знаю, куда там могли бить эти лучи, я же не камень. Но вот теперь он лежит внизу, наши сосны надёжно укрыли его от палящего светила. Видимо, из благодарности за то, что скатываясь с горы, он ни одну из них не сломал.
Камень лежит довольно далеко от моего ресторанчика и виден плохо. Я колдую с джезвами и время от времен поглядываю в его сторону. Иногда камень заслоняют крепкие мужские спины, обтянутые белой или пятнистой тканью. Белые, как правило, перечёркнуты ещё и ремнями портупеи. Запрет на курение в павильончике наших гостей удивил, но курить они дисциплинированно ходят на улицу.
Остальное время они пьют кофе и рисуют что-то на картах. Когда они собираются вокруг составленных в кучку столиков особенно плотно, может показаться, что в центре моей стекляшки кто-то перепугал целую стаю страусов — всё, что выше пояса, скрыто от глаз, весьма забавная картина получается.