Замок Броуди
Шрифт:
— Ну, и что же? — проворчал Броуди, глядя на него из-под насупленных бровей. — Объясни-ка, ты ведь у нас известный умник.
— Видите ли, мистер Броуди, весь город говорит, что вы их оставите в дураках, — выпалил Перри и, видя эффект своего замечания, сочувственно захихикал и завихлялся в приливе гордости, так как Броуди, довольный льстивым намеком Перри на его популярность в городе, удостоил шутку отрывистым смехом и медленно сжал свои длинные пальцы в кулак.
— Да, я их оставлю в дураках, это правда! Я с них посшибу спесь, соскребу с них позолоту! Они не знают, с кем имеют дело, но я им это покажу, черт возьми!
Он, собственно, не совсем
— Видал чучела в окне? — спросил он рассеянно.
— Да, да, как же, мистер Броуди. Новая выдумка крупных фирм. Довольно оригинально, разумеется, и современно.
В первом опьянении успехом своего красноречия Перри почти возымел оптимистическую надежду, что хозяин тут же на месте закажет парочку этих заинтересовавших его моделей. Глаза его искрились воодушевлением, но он вынужден был их потупить под сверкающим взглядом Броуди, сообразив, что на этот раз он, кажется, ляпнул что-то неподходящее.
— Современно, говоришь? Какой-то дурацкий музей! Перед их окнами будет собираться толпа.
— Но, сэр, — осмелился сказать Перри, — разве это не желательно? Когда людей привлекает витрина, так они скорее и внутрь войдут. Это вроде рекламы.
Броуди одно мгновение тупо смотрел на него, потом сердито прорычал:
— Видно, тебя та же муха укусила, не терпится, чтобы и к нам повалило это стадо. Выведи поскорее заразу из своего организма, не то она будет стоить тебе службы.
Перри смиренно посмотрел на него и сказал кротко:
— Но ведь это было бы выгодно вам, сэр.
Затем, переведя разговор на более безопасную почву, поторопился заметить:
— У них, как видно, в продаже имеется полное обмундирование, сэр.
Броуди хмуро кивнул головой.
— А вы бы не хотели тоже расширить ассортимент, сэр, пустить в продажу хотя бы один-два новых предмета? Скажем, подтяжки или хорошую перчатку? Изящная перчатка — это так изысканно, сэр! — чуть не умолял Перри, распираемый бурлившими в нем идеями.
Но Броуди оставался глух к его вкрадчивым предложениям. Не обращая на приказчика никакого внимания, он стоял, охваченный непривычной для него, внезапно возникшей потребностью самоанализа, думая о своем непонятном отступлении сегодня от неизменного, раз навсегда им заведенного порядка. Почему, спрашивал он себя, он торчит сейчас в лавке вместо того, чтобы с обычной надменной небрежностью пройти к себе в контору? Он собирается уничтожить конкурента в пух и прах, но не добьется же он этого, сидя спокойно за письменным столом и пытаясь читать «Глазго Херолд»? Он чувствовал, что должен что-то сделать, наметить какую-то определенную линию поведения. И он ходил по лавке и злился на свое бездействие, а его медлительный ум не подсказывал ему никаких конкретных способов борьбы, которой он так жаждал.
Если бы в этом случае могла помочь его страшная физическая сила, он работал бы до седьмого пота, так, что все суставы трещали бы от напряженных усилий. Он готов был бы обхватить руками колонны, поддерживающие лавку соседа, и, выдернув их на земли, свалить все здание; но он смутно сознавал всю бесполезность здесь грубой силы, и это сознание причиняло ему острую боль.
В то время, как он думал об этом, в лавку вошла женщина, ведя за руку ребенка лет шести. Она, видимо, принадлежала к бедному классу. Подойдя к Перри, который любезно ее приветствовал, она сказала конфиденциальным
— Мне нужно шапку для моего малыша. Он на будущей неделе поступает в школу!
Перри весь расплылся в сияющей улыбке:
— Пожалуйте, сударыня! Что прикажете предложить для малыша?
Неожиданно Броуди под влиянием какого-то непонятного импульса — вероятно в приливе свирепой ненависти к конкуренту, выступил вперед, несмотря на то, что покупательница явно принадлежала к низшему классу, к тому сорту людей, обслуживать которых он всегда предоставлял Перри.
— Я сам займусь этим, — сказал он жестким, ненатуральным тоном.
Женщина боязливо посмотрела на него, инстинктивный страх перед ним лишил ее последней, и без того слабой уверенности.
Из леди, которая желала выбрать, что ей понравится, которая пришла купить на свои собственные деньги шапку, чтобы приличным образом снарядить сына в школу, подготовить его к этому первому шагу по таинственному жизненному пути, она сразу превратилась просто в жалкую, бедно одетую жену рабочего.
— Прошлый раз мне отпускал вот этот молодой человек, — шепнула она нерешительно, указывая на Перри. — Я приходила сюда в прошлом году, и он мне очень угодил.
Мальчик сразу почувствовал смущение матери, почувствовал и гнет, казалось, исходивший от громадной мрачной фигуры, возвышавшейся над ним, и, уткнувшись лицом в юбку матери, жалобно захныкал.
— Мама, я хочу домой, — всхлипнул он. — Не хочу быть здесь. Хочу домой.
— Перестань реветь! Сейчас же перестань, слышишь!
Бедная мать, крайне пристыженная, стояла в беспокойстве и нерешительности, а ребенок продолжал плакать, упорно зарываясь головой в надежное убежище, материнскую юбку. Мать трясла его за плечо, но, чем яростнее она его трясла, тем громче он ревел. Она вся покраснела от стыда и досады, она и сама была близка к слезам. «И чего сунулся ко мне этот противный Броуди? Мне нужна шапка для ребенка, а не он», — подумала она сердито, беря на руки ревевшего малыша, а вслух сказала сконфуженно:
— Я лучше приду в другой раз. Это такой гадкий ребенок! Я приду опять, когда он будет хорошо вести себя!
Но, в то время как она, приличия ради, взводила эту клевету на собственного сына, возмущенный материнский инстинкт подсказывал ей решение никогда сюда не возвращаться. Она направилась к двери и скрылась бы бесповоротно, если бы Перри тихо, дипломатическим тоном не предложил вдруг из угла:
— А не хочешь ли конфетку?
Из потайного уголка ящика он ловко извлек большую мятную лепешку и вертел ее двумя пальцами на виду так заманчиво. Малыш сразу перестал плакать и, выставив из складок материнской юбки один большой, полный слез недоверчивый глаз, посмотрел нерешительно на конфету. При этом благоприятном симптоме мать остановилась, вопросительно глядя на сына.
— Хочешь? — спросила она.
Судорожно всхлипнув последний раз, мальчик доверчиво кивнул головой и протянул к Перри жадную лапку. Они воротились обратно. Конфета живо очутилась за мокрой, лоснящейся щечкой, оттопырив ее, мир был восстановлен, и Перри продолжал успокаивать ребенка, ублажать мать, ухаживать за обоими до тех пор пока, наконец, не была благополучно совершена покупка, важность которой Перри сумел дать почувствовать покупательнице. Когда они уходили, он проводил их до двери все с той же суетливой любезностью и, скромно склонив голову, принял последний благодарный взгляд матери, в то время как Броуди, хмурый, надутый, отступив в глубину лавки, смотрел на них оттуда.