Замок (др. изд.)
Шрифт:
— Вы убежали от него?
— Нет. Он отнес меня к отцу. — Она наблюдала, как Гленн некоторое время переваривал полученную информацию, затем кивнул, как будто нашел объяснение происшедшему. — И было кое-что еще.
— С Моласаром?
— Нет. Кое-что еще в замке. В подземелье… там что-то двигалось. Возможно, то, что раньше издавало шаркающий звук.
— Шаркающий звук… — задумчиво повторил Гленн.
— Как будто кто-то скребет ногами… в дальнем конце нижнего подвала.
Не говоря ни слова, Гленн встал, подошел к окну и неподвижно замер, глядя на замок.
— Расскажите мне подробно все, что произошло
Магда добросовестно рассказала все, что могла вспомнить, вплоть до того момента, как Моласар принес ее к отцу в комнату, и тут голос изменил ей.
— Что случилось?
— Ничего.
— С вашим отцом все в порядке?
Горький ком стоял у Магды в горле, но она заставила себя ответить:
— О, с ним все хорошо.
Она попыталась улыбнуться, но слезы сами потекли из глаз и заструились по щекам. Сдержать их у Магды не было сил.
— Он велел мне уйти… оставить его наедине с Моласаром. Можете себе представить?! После всего, что мне пришлось пережить, чтобы добраться до него, он приказал мне убираться вон!
Должно быть, горечь ее слов дошла до Гленна и вывела его из состояния задумчивости, потому что он отвернулся от окна и посмотрел на нее.
— Ему, видимо, наплевать, что на меня напали и чуть не изнасиловали два нацистских скота!.. Он даже не поинтересовался, больно ли мне! Единственное, что его волновало, так это общение с Моласаром! Разозлился, что я отнимаю у него драгоценное время. Мешаю беседовать с этой… тварью!
Гленн шагнул к кровати, сел рядом с Магдой, нежно обнял ее и тихонько привлек к себе.
— Ваш отец в невероятном напряжении, вы не должны забывать об этом!
— А он не должен забывать, что он — мой отец!
— Конечно, — мягко сказал Гленн. — Конечно, не должен. — Он чуть повернулся, откинулся на спину и слегка потянул Магду за плечи. — Вот так. Прилягте рядом со мной и закройте глаза. Все будет хорошо.
Сердце Магды бешено заколотилось, но она позволила уложить себя на кровать. Забыв о боли в колене, она подтянула ноги и повернулась на бок лицом к нему. Так они и лежали рядом на узкой кровати. Гленн продолжал обнимать ее, а Магда положила голову ему на плечо. Тела их тоже почти соприкасались, одной рукой она упиралась в крепкие мышцы его груди. Мысли об отце и обида на него растворялись, уступая место совсем другим ощущениям и чувствам. Никогда прежде она не лежала рядом с мужчиной. Это было страшно и в то же время чудесно. Окружающая его аура мужественности обволакивала ее, кружила голову. Каждое его прикосновение было как булавочный укол, между ними словно пробегали электрические разряды, проникавшие сквозь одежду… и эта одежда мешала ей.
Вдруг, повинуясь внезапному порыву, Магда приподнялась и поцеловала его в губы. Гленн сразу же приник к ней, но через мгновение отстранился.
— Магда…
Она смотрела ему прямо в глаза и видела в них желание, сомнение, удивление. Она поцеловала его не задумываясь, подчинившись вдруг возникшей непреодолимой потребности, и сдержаться не было сил. Ее тело действовало как бы отдельно от разума, и она не стремилась остановить его. Быть может, это мгновение никогда больше не повторится. Все должно произойти сейчас. Ей хотелось попросить
— Когда-нибудь, Магда, — сказал он, будто прочитав ее мысли, и снова положил ее голову себе на плечо. — Когда-нибудь. Но не сейчас. Не сегодня.
Он погладил девушку по волосам и сказал, что ей надо поспать. Как ни странно, страсть и пыл сразу покинули Магду, а вместе с ними ушли и все страхи нынешней ночи. Даже мысли об отце. Лишь отдельные их всплески пробивались сквозь нахлынувшую на нее волну спокойствия, но все реже и реже, и растворялись, как круги на воде. Вместо них медленно текли мысли о Гленне… Кто он такой на самом деле, и правильно, разумно ли она поступила, позволив себе остаться с ним вот так, наедине.
Гленн… Он явно знал о замке и Моласаре больше, но чего-то недоговаривал.
Магда поймала себя на том, что говорила с Гленном о замке так, будто он знал его так же хорошо, как она. Он не удивился, услышав о скрытой лестнице, шедшей от основания башни, и о проходе с этой лестницы в нижний подвал, хотя она упомянула о них вскользь. Значит, он знал об их существовании. Иного объяснения быть не могло.
Но все это не так уж важно. Если она несколько лет назад смогла обнаружить потайной вход в башню, то почему этого не мог сделать кто-то еще. Главное, что впервые за эту ночь она почувствовала себя в полной безопасности. И знала, что желанна.
Наконец девушка уснула.
Глава 22
Как только за дочерью задвинулась каменная плита, Куза повернулся к Моласару и обнаружил, что тот уставился на него из темноты своими бездонными черными глазами. Профессор всю ночь ждал этого момента, чтобы задать Моласару интересующие его вопросы, в частности прояснить те противоречия, на которые обратил внимание рыжеволосый незнакомец. Но Моласар появился с его дочерью на руках.
— Почему вы это сделали? — спросил профессор, глядя снизу вверх на Моласара.
Тот молча в упор глядел на него.
— Почему? Я думал, она для вас всего лишь очередной лакомый кусочек!
— Не испытывай моего терпения, калека! — Лицо Моласара побелело еще сильней. — Я не могу спокойно стоять и смотреть, как двое немцев насилуют женщину моей страны, так же как не мог пять столетий назад равнодушно наблюдать, как то же самое делают турки! Поэтому я и стал сподвижником Влада Цепеша! Но сегодня немцы зашли куда дальше турок — они пытались совершить акт насилия в моем собственном доме! — Он вдруг успокоился и довольно ухмыльнулся. — И я получил немало удовольствия, оборвав их никчемные жизни.
— Так же, как получали удовольствие от союза с Владом.
— Ему нравилось сажать людей на кол, и это давало мне превосходную возможность удовлетворять свои желания, оставаясь в то же время в тени. Влад доверял мне. И в конце я был одним из немногих бояр, на кого он мог полностью положиться.
— Я вас не понимаю.
— А никто от тебя этого и не ждет. Ты на это не способен, я выхожу за рамки твоей компетенции.
Куза попытался сосредоточиться и привести в порядок путающиеся мысли. Столько противоречий… все не так, как должно было быть. Но больше всего тревожило сознание того, что безопасностью, а может, и самой жизнью единственной дочери он обязан нежити.