Замок Корона

Крич Шарон

Эти несколько слов, по мнению короля, были полны мудрости или просветления, и он гордился и был признателен за то, что стал единственным адресатом мудрых и просветлённых изречений собственного отшельника.

На этот раз, когда король закончил свой рассказ о воре, отшельник сложил руки и закрыл глаза, как он делал обычно перед тем, как заговорить.

Король ждал без нетерпения: ему нравилось тихое уединение этого места, и он знал, что, после того как отшельник выскажется, ему будет пора уходить и вернуться в суету замка, к ожидавшим его обязанностям и исполнению долга.

Наконец отшельник

заговорил.

– Вору, – произнёс он тихо и взвешенно, как обычно, – нужно то, чего у него нет.

Король дал этим словам пересечь расстояние между ним и отшельником и войти в свой разум.

– Вору, – повторил он, – нужно то, чего у него нет.

Это звучало очень мудро.

Глава 11

Мудрость

Королева всегда могла точно определить, что король побывал у отшельника, потому что на некоторое время он становился спокойней обычного, не ёрзал в жёстких одеждах, не жаловался и не зевал. Она находила его сидящим на троне, сложившего руки и задумчиво глядящего в глубь комнаты.

В этот день пополудни, когда под сводами замка всё ещё эхом отдавалось слово «вор», королева, проходя мимо тронного зала, заметила, что король спокойно сидит на троне. «Ага, – подумала она. – Стало быть, он побывал у отшельника». Она тихо вошла в комнату и тихо заскользила к королю по мраморному полу.

– Гвидо…

– Эмм?

– У тебя всё хорошо, Гвидо, милый?

Король кивнул почти так же, как это делал отшельник: медленно и степенно. Королева присела рядом с ним на собственный трон и стала ждать. Она знала, что скоро он заговорит, но этого не случится, если она рассердит его своими расспросами. Королева успела этому научиться. Она сложила руки так же, как сам король, и спокойно созерцала окружающее, наслаждаясь бархатным янтарным светом, струившимся сквозь витражное окно и нежно переливавшимся на мраморном полу.

– Вору, – торжественно возвестил король, – нужно то, чего у него нет.

Эти слова казались полными смысла, но королева рассердилась, что это не пришло в голову ей самой. Немного подумав, она пришла к выводу, что знала это и раньше, просто никогда не облекала это знание в слова. Кроме того, она не сомневалась, что король повторяет это за отшельником, потому что она хорошо знала короля и была уверена, что он сам не способен на столь точное наблюдение.

– Это очень глубокая мысль, Гвидо, – сказала она, ловя себя на зависти к королю, у которого был собственный отшельник.

«Возможно, – подумала она (и уже не впервые), – мне тоже пора завести собственного отшельника».

– Стало быть, – продолжил король, – нам надо выяснить, чего нет у вора.

– Но, Гвидо, мы же даже не знаем, кто этот вор!

Король взглянул на неё, и королева прочла в его взгляде недовольство. Покой, принесённый от отшельника, постепенно покидал его, и королева знала, что скоро он вернётся в своё обычное раздражённое состояние.

– Значит, нам нужно выяснить, – заявил король, – чего у кого-то нет, и тогда мы найдём вора.

Королева

чуть не подпрыгнула на троне. Ей хотелось воскликнуть, что это чушь. Это же абсурд! У всякого человека чего-нибудь да нет! Но она сдержалась.

– Конечно, милый Гвидо, – ответила она и, улыбнувшись, встала.

Собрав всё своё самообладание, королева тихо направилась к выходу. А выйдя из тронного зала, прижала обе руки ко рту, чтобы сдержать вопль негодования.

Три королевских наездника и девять человек их свиты медленно поднимались на холм, возвращаясь в замок. Принц Джанни, старший из них, сказал:

– Надеюсь, у нас нет никаких обязанностей сегодня вечером.

Принцесса Фабриция платком отогнала назойливую муху и ответила:

– Ну как же, Джанни. Сегодня у нас, разумеется, есть обязанности, потому что у нас будут гости – граф Волюмнии…

– О, нет! – воскликнул принц Вито. – Только не этот подобострастный граф со своей подобострастной женой! – Вито и так уже был очень раздражён этой вынужденно медлительной скучной поездкой, в то время как больше всего на свете ему хотелось сейчас нестись через поля, нырять в ручьи и скакать изо всех сил, на пределе возможностей.

– Подобострастный? – переспросил принц Джанни, ненавидевший, когда его брат произносил подобные слова, потому что он не знал, что они значат. Где Вито набрался таких слов? А сам Джанни – может, он тоже их слышал, но забыл?

– Подобострастный значит «подлизывающийся», – пояснил принц Вито. – Это та мерзость, которую граф постоянно делает, всякие его: «О, благородный король Гвидо!» и «О, прекраснейшая королева Габриэла!». Мне прямо так и хочется запустить в него капустой.

Принцесса Фабриция хихикнула:

– Вито, такое поведение не подобает принцу.

Принц Вито в ответ хлестнул свою лошадь кнутом и поскакал вперёд, оставив брата с сестрой кашлять в поднятых им клубах пыли. Принц Вито и трое последовавших за ним стражников, которым запрещалось оставлять королевских детей без присмотра, неслись на вершину холма, к внешним воротам замка. Вито стремительно проскакал через ворота и резко свернул направо, зная, что они хотя бы ненадолго потеряют его из виду, и это их испугает и разозлит.

Перед хижиной отшельника принц Вито придержал коня. Внутри за узким проёмом в стене – пустым окном, завешенным промасленной тряпкой, мелькнула какая-то тень. Отшельник никогда не интересовал принца Вито. Если он и думал что-то о нём – старом человеке с шаркающей походкой, который редко появлялся снаружи, – то это было презрение. «Такое нелепое существо», – думал принц Вито. Но сегодня, сидя верхом и сбежав от своей свиты, он ощутил любопытство. Чем этот отшельник занимается целыми днями?

Рябая рука отодвинула занавеску, и отшельник прямо взглянул на принца. Он не улыбался и не кланялся, как это было принято у придворных: он просто стоял и смотрел на Вито своими спокойными тёмными глазами. Но было в его взгляде что-то ещё – что-то беспокоящее и тревожное.

Принц хотел было велеть старику поклониться, но услышал приближающийся цокот копыт под конями королевских стражников. Он резко пришпорил лошадь и умчался прочь, позабыв об отшельнике.