Замок Лорда Валентина
Шрифт:
Валентин видел Понтификса Тивераса пять раз. Первый, когда Валентин был еще ребенком, а Понтификс прибыл в Горный Замок на свадьбу Лорда Малибора; второй через несколько лет, на коронации Лорда Вориакса, через год – на свадьбе Вориакса, в четвертый – когда Валентин приехал в Лабиринт по поручению брата, а последний – три года назад, когда Тиверас приехал на коронацию Валентина. Понтификс и при первой встрече с Валентином был уже стар: огромного роста, худой, отталкивающего вида человек с грубым угловатым лицом, с очень черной бородой и мрачными, глубоко сидящими глазами; чем старше он становился, тем более подчеркнутыми становились
Трон, на котором сидел Тиверас, был тот же, что видел Валентин при первом своем посещении Лабиринта: роскошное золотое сидение с высокой спинкой, к которому вели три широкие низкие ступени. Но теперь этот трон был полностью заключен в шар голубоватого стекла, где тянулась широкая сеть поддерживающих жизнь трубок, составляющая как бы кокон. Прозрачные трубки с цветными жидкостями, счетчики и шкалы, измерительные пластинки на щеках и лбу Понтификса, провода, соединения и зажимы – все это выглядело дико и пугающее, хотя бы уже потому, что ясно показывало; жизнь Понтификса держалась не в Понтификсе, а в приборах, окружающих его.
– И давно он… так? – прошептал Валентин.
– Система была разработана двадцать лет назад, – с явной гордостью ответил Спилтрейв, – но только последние два года мы держим его в ней постоянно.
– Он в сознании?
– О, да, да, в сознании, – ответил врач, – Подойди ближе. Посмотри на него.
Валентин неловко подошел и остановился в футе от трона, вглядываясь в удивительного старика в стеклянном пузыре. Да он увидел, что свет еще горит в глазах Тивераса, бесплотные губы решительно сжаты. Кожа на черепе Понтификса стала совсем пергаментной, а длинная борода, все еще на удивление черная, сильно поредела.
Валентин взглянул на Горнкейста.
– Он узнает людей? Он говорит?
– Конечно. Дай ему время.
Глаза Валентина встретились с глазами Тивераса. Стояла страшная тишина. Старик нахмурился, зашевелился, быстро провел языком по губам. Затем он издал дрожащий звук, вроде хныкающего стона. Горнкейст сказал:
– Понтификс приветствует своего возлюбленного сына Лорда Валентина Короналя.
– Валентин подавил дрожь.
– Скажи его величеству… скажи ему. Скажи, что его сын Лорд Валентин Корональ пришел к нему с любовью и почтением, как всегда.
Так было принято: никто никогда не говорил непосредственно Понтификсу, а только через главного спикера, который должен был все повторять, хотя практически этого не делал.
Понтификс снова сказал что-то столь же неразборчивое. Горнкейст пояснил:
– Понтификс выражает озабоченность беспорядком в королевстве. Он спрашивает, что планирует Лорд Валентин для приведения всего в должный вид.
– Скажи Понтификсу, что я планирую идти к Замковой Горе и призвать всех граждан к содействию мне. Я прошу его указания заклеймить Доминика Барджазеда как узурпатора и осудить всех, кто поддерживает его.
Понтификс издал более живые звуки, резкие и высокие, с сильнейшей энергией.
– Понтификс желает быть уверенным, – сказал Горнкейст, – что ты будешь избегать сражения и уничтожение жизней, насколько это возможно.
– Скажи ему, что я предпочел бы взять Замок, не потеряв даже одной жизни
Странные булькающие звуки. Горнкейст растерянно прислушался.
– Что он сказал? – шепоток спросил Валентин.
Главный спикер покачал головой.
– Не все сказанное его величеством можно перевести. Иногда он заходит в слишком далекие для нашего понимания области.
Валентин кивнул. Он с жалостью и даже с любовью смотрел на гротескного старика, запертого в шаре, который поддерживал в нем жизнь, и способного общаться только такими стонами. Более чем столетний, много десятилетий являющийся высшим монархом планеты, теперь он лепечет и булькает, как младенец, и все-таки где-то в разлагающемся и размягчающемся мозгу, все еще тикает разум прежнего Тивераса, захваченный разрушением плоти. Смотреть на него теперь значило понять конечную бессмысленность высшего титула: Коронали жили в мире обязанностей и моральной ответственности лишь для того, чтобы унаследовать Понтификат и в конце концов исчезнуть в Лабиринте и в старческом слабоумии. Интересно, часто ли Понтификсы становятся пленниками своих спикеров, врачей и толковательниц снов и легко ли отказаться от мира ради того, чтобы великое чередование Властителей привело бы на трон более жизнеспособного человека. Теперь Валентин понял, почему система разделила исполняющего и управляющего, почему Понтификс со временем уходит от мира в этот Лабиринт. Придет и его время спуститься сюда, но, может быть, по воле Божеств, это случится не скоро. Он сказал:
– Скажи Понтификсу, что Лорд Валентин Корональ, его приемный сын, сделает все, что в его силах, чтобы залечить трещину в ткани общества. Скажи Понтификсу, что Лорд Валентин надеется на поддержку его величества, без которой не может быть скорой поправки.
Сначала на троне было молчание, потом долгий, болезненный, неразборчивый поток звуков, повышающихся и понижающихся, как мелодии гейрогов. Горнкейст напряженно выхватил то тут, то там обрывки смысла. Понтификс замолчал, а смущенный Горнкейст сжал челюсти и прикусил губу.
– В чем дело? – спросил Валентин.
– Он думает, что ты Лорд Малибор, – удрученно ответил Горнкейст. – Он предупреждает тебя насчет риска выхода в море и охоты на драконов.
– Мудрый совет, – заметил Валентин, – Но несколько запоздавший.
– Он сказал, что Корональ слишком ценная фигура, чтобы рисковать жизнью в таких развлечениях.
– Скажи ему, что я согласен и что если я снова попаду в Замок, я вплотную займусь моими задачами и буду избегать любых таких отвлечений.
Врач Спилтрейв выступил вперед и сказал:
– Мы утомили его. Боюсь, что аудиенцию придется закончить.
– Еще минутку, – попросил Валентин.
Спилтрейв нахмурился, но Валентин, улыбаясь, подошел к самому подножию трона, встал на колени, протянул руки к древнему существу в пурпурном стеклянном пузыре, вошел в транс и послал Тиверасу свой дух с импульсами почтения и любви. Показывал ли кто-нибудь когда-нибудь любовь и привязанность страшному Тиверасу? Скорее всего, нет. Но много десятилетий этот человек был центром и душой Маджипура, и теперь, сидя здесь, затерянный в безвременном сне управления и сознавая лишь иногда свою былую ответственность, он заслужил, чтоб его приемный сын и будущий преемник высказал ему такую любовь, и Валентин дал ее полностью, насколько позволила мощь обруча.