Замок Персмон. Зеленые призраки. Последняя любовь
Шрифт:
— Я заслужу. Скажите мне еще… Если вы можете руководить теми, кто живет в этом мире, и давать им советы, можете ли вы жалеть их?
— Да, могу.
— А любить их?
— Я люблю всех как братьев.
— Любите же одного из них больше. Он покажет чудеса храбрости и добродетели, чтобы вы полюбили его.
— Пусть он совершит эти чудеса, и он найдет меня в своих мыслях. Прощай!
— Постойте, о, Бога ради, постойте! Говорят, что вы даете тем, кто не оскорбил вас, как залог вашей милости и как средство вызывать вас вновь, волшебное кольцо. Правда ли это? Дадите ли вы мне это кольцо?
—
— Однако я вижу на вашем пальце блестящее кольцо.
— Я не могу видеть то, что видят твои глаза. Какое кольцо ты видишь?
— Широкое кольцо, с изумрудом, имеющим форму звезды, оправленной в золото.
— Странно, что ты видишь это, — сказала она после минуты молчания. — Непроизвольное движение человеческой мысли и связь ее снов с некоторыми забытыми событиями скрывают в себе, быть может, тайны Провидения. Знание вещей неуяснимых принадлежит только тем, кто знает смысл и причину всего. Рука, которую ты видел, существует лишь в твоем воображении. То, что осталось от меня во гробе, повергло бы тебя в ужас. Но, быть может, ты видишь меня такою, какой я была на земле. Скажи мне, в каком виде ты меня себе представляешь?
Я не помню, какое восторженное описание я сделал. Она слушала меня со вниманием и сказала:
— Если я похожа на статую, которая стоит здесь, то в этом нет ничего удивительного, так как я послужила ей образцом. Ты пробуждаешь во мне утраченную память о том, чем я была; я помню, что одевалась так, как ты описываешь меня, я даже носила те самые украшения. Кольцо, о котором ты говоришь, я потеряла в той комнате замка, в которой я жила. Оно упало в расселину между двух камней под сводом камина. Я хотела на следующее утро приказать поднять тот камень; но на следующее утро я умерла. Быть может, ты найдешь то кольцо, если поищешь его. В таком случае дарю его тебе на память обо мне и о клятве, которую ты дал, повиноваться мне. Но наступает уже день. Прощай!
Это "прощай" причинило мне самое страшное горе, какое только я мог себе представить. Я потерял голову и готов был броситься, чтобы удержать очаровательную тень, так как мало–помалу приблизился к ней настолько, что мог бы схватить край ее одежды, если бы осмелился дотронуться до нее. Но я не смел сделать этого. Правда, я позабыл об угрозах легенды тем, кто решался на подобную дерзость; но меня удерживало суеверное уважение. Однако крик отчаяния вырвался из моей груди и заставил задрожать морские раковины и тритонов, изваянных на фонтане.
Тень остановилась, как бы удерживаемая состраданием.
— Чего ты еще хочешь? — сказала она мне. — Уже день, и я не могу остаться.
— Почему же? Если бы ты захотела этого?
— Я не должна видеть солнца на земле. Я живу в вечном свете, в мире более прекрасном.
— Возьми же меня в этот мир. Я не хочу больше оставаться в этом, и я не останусь в нем, клянусь, если не увижу больше тебя.
— Будь спокоен, ты еще увидишь меня, — сказала она. — Дождись времени, когда ты заслужишь этого, а до поры не вызывай меня. Я запрещаю тебе это. Я буду охранять тебя, как невидимое Провидение, и в тот день, когда твоя душа будет чиста, как утренний луч, я явлюсь тебе по одному призыву твоего чистого желания. Смирись же!
— Смирись, — повторил серьезный голос направо от меня.
Я обернулся и увидел одно из привидений, которое я уже видел раньше в своей комнате.
— Смирись, — повторил, точно эхо, такой же голос налево.
И я увидел второе привидение.
Я не был взволнован, хотя в высоком росте и глухом голосе обоих призраков было нечто мрачное. Но что значило для меня видеть страшные видения? Ничто не могло вывести меня из восторженного состояния, в котором я находился. Я даже не обернулся, чтобы еще раз взглянуть на те дополнительные тени. Я искал взором только мою небесную красоту. Но, увы, она уже исчезла, и я видел только неподвижную нереиду фонтана в ее бесстрастной позе и с ее холодным блеском мрамора, побелевшего при свете начинавшегося утра.
Я не знал, что сталось с ее сестрами. Я не видел, как они вышли. Я вертелся вокруг фонтана, как безумный. Я думал, что я спал, и я путался в бессвязных мыслях, надеясь, что не проснусь больше.
Но я вспомнил об обещанном, кольце и отправился в свою комнату, где нашел Батиста, который говорил мне что-то, чего я не разобрал. Он показался мне смущенным, быть может, при виде выражения моего лица; но я не стал расспрашивать его. Я стал искать в очаге камина, в котором вскоре заметил два камня, отстававшие друг от друга. Я старался их приподнять; но это оказалось невозможным без помощи какого-либо орудия. Батист, вероятно, подумал, что я сошел с ума. Однако, машинально стараясь мне помочь, он спросил меня:
— Разве вы потеряли что-нибудь?
— Да, я уронил вчера здесь одно из моих колец.
— Кольцо? Но разве вы носите кольца? Я никогда у вас не видел кольца.
— Это все равно. Постараемся найти его.
Он взял ножик и принялся скоблить мягкий камень, чтобы расширить щель, убрал пепел и порошок цемента, который ее заполнял, и, стараясь помочь мне, стал расспрашивать, какое это было кольцо, с таким видом, будто спрашивал меня, уж не видел ли я это во сне.
— Это должно быть золотое кольцо со звездой, сделанной из большого изумруда, — ответил я с уверенностью.
Батист перестал сомневаться и, выдернув гвоздь из занавесей, согнул его крючком и вытащил кольцо, которое подал мне, улыбаясь. Он подумал, но не осмелился этого высказать, что кольцо было подарком графини Ионис.
Что касается меня, то я едва взглянул на него, до того я был уверен, что видел именно его тень. Кольцо в точности походило на виденное мною. Я надел его на мизинец, не сомневаясь, что оно принадлежало покойной девице Ионис и что я видел только призрак этой волшебной красоты.
Батист выказал большую деликатность в своем поведении. Убежденный, что я имел интересное приключение, поскольку он прождал меня всю ночь, он ушел, посоветовав мне лечь спать.
Нетрудно себе представить, что я и не думал обо сне. Я сел за стол, с которого Батист снял знаменитый ужин из трех хлебов, и, чтобы рассеять наваждение, напущенное на меня видением, подробности которого я боялся позабыть, я принялся составлять верный отчет о нем, тот самый, что только что приведен в моем рассказе.