Замок Персмон. Зеленые призраки. Последняя любовь
Шрифт:
На следующее утро, когда я назначил свою прогулку совершенно на противоположном направлении от места их свидания, я увидел, что моя жена быстро оделась и приготовилась идти со мной. Неужели я ошибся относительно их намерений? Ее взгляд, выражавший согласие, неужели лгал Тонино, или же ночью ее мучили угрызения совести и она решила идти со мной, чтобы устоять против роковой страсти?
Скоро, однако, я увидел, что это было притворством. В ту минуту, когда нужно было идти со мной, она вдруг почувствовала приступ мигрени. Я решил во всяком случае не уходить и не пускать ее, а потому предложил ей лечь, сказав, что не уйду из дома для того, чтобы избавить ее от утомительных наблюдений за хозяйством.
Она не сумела скрыть от меня своего удивления и досады. Мигрень, сказала она, недолго продолжится у нее, и не стоило терять такое прекрасное утро
— В таком случае пойдем, — сказала она. — Я вижу что вы стали беспокоиться из-за меня, и могу серьезно заболеть от мысли, что вы будете пленником по моей вине.
Она настояла, и мы отправились, но пройдя несколько сот шагов, она остановилась, говоря, что ходьба усиливает ее боль и она чувствует, что только сон может окончательно вылечить ее.
— Идите вперед, — сказала она, — в двенадцать часов я приду вам навстречу. Подождите меня там, наверху.
Она хотела во что бы то ни стало убежать от меня, но я решил не пускать ее. Я сослался тоже на тяжесть в голове, говоря, что это всегда служит у меня признаком грозы, и потому идти в горы было бы не особенно приятно и небезопасно.
Я вернулся вместе с Фелицией. И хотя она благодарила меня за мои заботы о ней, но, видимо, я очень стеснял ее. Она не могла удержаться, чтобы с досадой не хлопнуть дверью своей комнаты, когда ушла, по ее словам, отдохнуть.
Я поднялся в свой рабочий кабинет, откуда виду все, что происходило в нашем деревянном простом домике. Мне было понятно, что случится: Фелиция напишет письмо или поставит сигнал наверху дома, чтобы предупредить любовника относительно неожиданного препятствия. Она два раза выходила из своей комнаты и слушала, как я хожу по балкону, находившемуся на втором этаже. Она не могла проскользнуть на чердак, не встретясь со мной, и поэтому отложила свое намерение. Следовательно, она должна была написать, не желая дать Тонино повода думать, что добровольно подвергает его тщетным ожиданиям. Но каким образом она отошлет это письмо и был ли у нее поверенный? Нет, Тонино был слишком недоверчив или скорее скуп, чтобы согласиться иметь слугу, который мог бы каждую минуту открыть виновных. Следовательно, у них был какой-то способ передавать письма, о котором я не догадывался. Способ этот оказался очень простым. Она посылала нарочного с мелкими вещами к Ванине и приказывала ему идти мимо шалашей Сикста Мора; Тонино мог находиться там и этим дать возможность посланному не идти дальше. Тонино стоял на тропинке и, увидя посланного, брал пакет, предназначенный для его жены, и отсылал нарочного обратно.
Один из пастушков вошел к нам в нижний этаж и через некоторое время вышел с маленькой картонкой в руках. Он шел в том направлении, где назначено было свидание.
Надо было догнать его. Я вышел с преднамеренной осторожностью, как бы опасаясь разбудить жену, и под окнами ее комнаты проник в фруктовый сад, который был довольно густ и мог скрыть меня от ее взора. Я часто работал здесь, и потому она могла подумать, что я некоторое время пробуду в нем. Пробираясь между кустами, я перелез через забор, находящийся на другой стороне сада. Я добрался до оврага, левая сторона которого была отлога, правая же — очень крутая и шла по направлению к гроту. Я перелез с такой быстротой, что пересек дорогу мальчику прежде, чем он вошел в лиственный лес и за километр до того места, где должен был находиться Тонино.
— Куда ты идешь, Пьер? — добродушным тоном спросил я посланника.
— Я иду, — отвечал он, — отнести маленький подарок, который хозяйка посылает своему крестнику.
— Я как раз направлялся в Верваль, — сказал я. — Дай мне, и я отнесу сам.
— О нет, сударь, этого нельзя!
— Отчего?
— Хозяйка сказала: «Отдай это только господину Тонино, это сюрприз, который я хочу сделать его жене».
— Я берусь передать сюрприз.
— А если хозяйка будет бранить меня?
— Подожди меня, мы вернемся вместе, и я обещаю тебе попросить барыню, чтобы она не бранилась. Пойди спустись к оврагу, спрячься и подремли. Проходя обратно, я кликну тебя.
Ребенок не заставил долго упрашивать себя. Я пошел по лесу в обратную сторону от того места, где находился грот. Я открыл картонку, которая была не запечатана, а завязана красной лентой: в ней находился маленький детский чепчик, но картонка была тяжелее, чем должна была быть по размеру и по виду. Я тщательно измерил ее глубину и толщину. Дно было заметно толще, следовательно, оно было двойное. Надо было отклеить бумагу, под которой скрывали контрабанду. Но каким способом я мог сделать это, не оставив следов? Дом доктора находился не особенно далеко, и я знал, что он в это время делает свой обход. Я был уверен, что мне удастся исполнить мое намерение. Через минуту я уже пришел туда. Его служанка позволил мне войти в его кабинет и из скромности и доверия оставила меня одного. Я начал искать и вскоре нашел гуммиарабик и белую бумагу. Отделив верхний лист дна картонки, я там нашел одно из самых выразительных писем.
«Меня не оставляют, и я не могла прийти туда, где ты ждешь. Отсюда я чувствую, как ты сердишься и ревнуешь! И я знаю, как ты поступишь со мной: ты будешь ворчать на меня, полюбишь свою жену или будешь делать вид, что любишь ее. Дни, недели пройдут, и ты не захочешь снова ждать меня, не придешь увидеться со мной и не пришлешь ни одного слова утешения, я снова буду обязана, как вчера, прийти к тебе, притворяться и переносить глупый торжествующий вид твоей пастушки! О, Боже, Боже, это ли ты обещал мне? О, как ты хитер и жесток! Зачем ты притворяешься ревнивым? Ведь ты знаешь, что я не люблю больше Сильвестра. Я любила его, я признаюсь в этом, и теперь уважаю и духовно преклоняюсь перед ним. Он — мой идеал и мой бог на земле! Я думала, что иначе полюблю его, а может быть, кто знает, и любила его? Да, мне казалось, что я была счастливой в его объятиях. Я не хочу лгать тебе… но вот уже год, с тех пор как, на мое несчастье, я познала и разделила твою страсть, я более ничего не чувствую в его присутствии, кроме стыда и страха. Я не знаю, понимает ли он, что я уже не та.
Он обдумывает и обсуждает все, но не ради холодности, как ты полагаешь, но вследствие своей доброты. Он старается объяснить в хорошую сторону и в пользу других все, что огорчает и удивляет его. Может быть, заметив мою холодность, он обвинит в этом себя и будет стараться удвоить свою нежность и преданность А я должна играть ужасную комедию, чтобы скрыть от него, что после твоих поцелуев я погибла душой! О, как я несчастна, как сильно я упрекаю себя!.. Ну что ж я безумно люблю тебя, и если бы ты так же любил меня, я ни в чем не раскаивалась бы. Вспомни первые дни нашего счастья… ведь это было так недавно, прошел только один год! Как прекрасно провели мы лето! В наших сердцах горел огонь. В то время я была слаба, как цветок, и беспечна, как птичка. Я была в упоении. Ведь столько лет огонь тлел под пеплом, и я жаждала тех наслаждений, которые ты дал мне! Я не знала их.
Вот почему, дрожащая от безотчетного влечения к тебе и от страха быть обманутой тобой, я бросилась на грудь другу более надежному и доброму. Увы, он не обманул меня, но ты изменил мне! Не говори «нет»! Я знаю, что твоя страсть была слишком пылка и потому непродолжительна: я чувствую, что ты больше не любишь меня. Но вот вместо того, чтобы успокоить и привлечь вновь, я только сержу тебя!.. Ты раздражаешься, когда я говорю тебе об этом, а я, повинуясь какой-то роковой случайности, постоянно повторяю одно и то же! Но вместо того чтобы бранить меня и угрожать, успокой меня! Ты ведь знаешь, что твои слова непреодолимо действуют на меня; но мы живем отдельно, видимся редко и еще реже бываем вдвоем. Отчего же при свидетелях мы постоянно ссоримся с тобой, и мне кажется, что ты ненавидишь меня, и я сама бываю готова возненавидеть тебя? О, как ужасны те минуты, когда мы желаем вернуться к дружбе, семейным отношениям и общим интересам! Как можешь ты думать, что я не забочусь о твоем будущем еще с большей предусмотрительностью и осторожностью, чем ты сам? Я вижу, что у меня не будет детей, потому что я проклята! У Сильвестра они были, следовательно, зло происходит от меня! Но ты обещал… Нет, я проклята! Пусть твои дети будут моими, и хотя я не люблю их, но пусть будет так, как ты хочешь! Сильвестр ничего не требует; я вчера говорила с ним по этому поводу. Ты можешь не опасаться, что у нас будет семья, тем более что ты приказываешь мне быть только его сестрой. Я исполню это, я найду отговорку: скажусь больной, если ты только любишь меня! Он так доверчив и так предан мне! Бедный Сильвестр! Но все равно, лишь бы ты любил меня! Возвратись тем же любящим и страстным, каким ты был вначале, иначе я убью себя, потому что слишком сознаю свою виновность. Пока у меня будет надежда, я заставлю умолкнуть раскаяние; но если ты оскорбишь и оставишь меня, я возненавижу себя и не буду в состоянии перенести жизнь.