Замок Саттон
Шрифт:
— Господи, защити нас, — крикнула она. — Бог Отец, Бог Сын, не дайте исполниться проклятию.
Но время сыграло с ней последнюю шутку, и никто ее не услышал, ибо минуту спустя Ричард Вестон успокаивал ее.
— Это всего лишь сон, Анна. Почему ты плачешь?
Фрэнсис подумал: «Я должен написать моему отцу. Он посоветует, что мне делать, потому что сам я уже не способен мыслить трезво».
Уайтхоллский дворец, куда он и другие придворные вернулись после майского турнира, своей тишиной напоминал склеп. Жужжание голосов, в обычное время наполнявшее его комнаты, заменилось приглушенным шепотом, никто не осмеливался петь или играть на лютне. Дворец бурлил от сплетен, и один слух сменял другой.
Фрэнсис сел, взял ручку и написал на листке бумаги дату — 4 мая 1536 года.
«Мой верный и горячо любимый отец.
Настоятельно прошу и умоляю вас ответить на это письмо сразу, как только вы его получите, ибо я пребываю сейчас в глубоком замешательстве относительно того, как мне лучше себя вести. Как вы, быть может, знаете, 30 апреля был арестован Марк Сметон, а 1 мая — сэр Генри Норрис. На следующий день в Гринвиче королева предстала перед Государственным советом, и ее дядя, герцог Норфолкский, поместил ее под стражу, и в два часа дня, во время прилива, она была отправлена в Тауэр. Здесь говорят, что ее дочь, Елизавету, вырвали у нее из рук, когда королева Анна хотела ее обнять, и королева просила Его Светлость, который тайно приехал в Гринвич, проявить к ней милосердие.
В то же самое время здесь, в Уайтхолле, был арестован лорд Рочфорд и тоже увезен в Тауэр, где теперь томятся все четверо. Их обвиняют в том, что королева вступила в любовную связь с Марком Сметоном, который под пыткой в этом признался, и с сэром Генри Норрисом — последний решительно все отрицает. Рочфорда обвинили в том, что он потворствовал ее злодеяниям.
Ко всем друзьям королевы теперь отношение в высшей степени холодное, и я нахожусь в мучительных сомнениях…»
Стук в дверь был мягким, но настойчивым. И, подождав немного в надежде, что непрошеный гость уйдет, Фрэнсис неохотно поднялся со стула. Дверь стала открываться в тот самый момент, когда он к ней подошел, и он увидел лицо сэра Уильяма Фитцуильяма — человека, которого он никогда не любил из-за его раздражающей привычки отводить свои бесцветные глаза от лица того, с кем он разговаривает. Вот и сейчас он смотрел в угол, когда сказал:
— Сэр!
Фрэнсис никогда раньше не замечал, что голос сэра Уильяма слегка напоминает женский.
— Да?
— У меня есть ордер на ваш арест. Попрошу вас следовать за мной в Тауэр.
Мир, в последние дни казавшийся ему серым и холодным, мгновенно стал черным, и Фрэнсис молил Бога, чтобы тот не дал ему потерять сознание в присутствии стоящих перед ним людей. Чтобы не упасть, он прислонился к дверному косяку.
— Могу я взглянуть на документ? — попросил он.
— Конечно, сэр Фрэнсис.
Снова косой взгляд, и лист пергамента оказался в нескольких дюймах от его носа. Первых слов документа и подписи короля было достаточно, чтобы его опасения подтвердились.
— А обвинение? — спросил он, надеясь, что говорит спокойно и рассудительно.
— Любовная связь с Ее Светлостью королевой.
— Я хотел бы, сэр Уильям, обратить ваше внимание на то, что я полностью все отрицаю. Это ложь. Вы меня слушаете?
— Да, — безразлично произнес сэр Уильям, внимательно рассматривая потолок.
— Тогда, с вашего позволения, я принесу свои вещи.
— Прекрасно.
— И я бы хотел, чтобы это письмо передали моему отцу.
Лишь на секунду водянистые глаза сэра Уильяма встретились с глазами Фрэнсиса, после чего они снова забегали.
— А вот этого, сэр, вам не положено. Ни один узник не может иметь контактов со своей семьей.
Он взял бумагу из рук Фрэнсиса, смял ее и выбросил.
— А теперь, сэр Фрэнсис, ведите себя как подобает мужчине. За каждым вашим движением будут следить. Вы отправитесь вместе с Уильямом Бреретоном, которого тоже арестовали. Между вами не должно быть никаких случайных разговоров.
— Бреретон! — сказал Фрэнсис. — Тогда помоги нам, Господи, — мир сошел с ума.
Сэр Уильям опустил глаза.
— На вашем месте, сэр Фрэнсис, я бы не беспокоился о мире. Подумайте лучше о своей шее.
Последовала небольшая пауза, и Фрэнсис сказал:
— Я могу только молить Бога, чтобы правда восторжествовала. В этом случае мне не нужно будет беспокоиться ни о своей голове, ни о шее.
— Уведите его, — сказал сэр Уильям, глядя себе под ноги. — Он всегда слишком много говорил. Болтуны и глупцы. Вот и договорились до того, что влипли в хорошенькую историю.
Последнее, что видел Фрэнсис, — как сэр Уильям поддал ногой письмо, которое тот собирался отправить отцу в поместье Саттон.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Сэр Ричард сломал сургучную печать на письме и, держа на значительном удалении от глаз, без труда смог прочитать его. Он довольно долго стоял в одной позе, читая и перечитывая письмо, и, наконец, не проронив ни слова, медленно опустился в кресло. Раздался звук, похожий на скрипение, и гонец из Лондона понял, что имеет дело с действительно старым человеком, а вовсе не с тем, чей возраст приближается к семидесяти и кто способен скрыть прожитые годы, сохраняя жизненную цепкость и бодрое поведение.
— Известно ли тебе, что здесь написано? — наконец спросил Вестон.
— Да, сэр.
— Расскажи мне все, что тебе удалось услышать.
— Только то, что сегодня после полудня сэр Фрэнсис и Уильям Бреретон доставлены в Тауэр, чтобы составить компанию лорду Рочфорду, сэру Генри Норрису, Марку Сметону и самой королеве.
— Каковы предъявленные им обвинения?
— Они пока не обнародованы, но на допросе арестованных сэр Фрэнсис сказал, что это за…