Замок Саттон
Шрифт:
— Все это вздор, по-моему. Гадание по стеклу, мистические карты! Это все для старух и молодых простушек. Прошу прощения, господин посол.
Де ла Помрай пожал плечами так по-французски, что это заставило Норфолка ухмыльнуться.
— Каждый имеет право на свою точку зрения, лорд Суффолк. Но я никогда бы не стал шутить с неизвестностью. И по правде говоря, у моего короля есть свой собственный придворный астролог.
— Конечно, он — француз, — сказал Суффолк, как будто этим все можно было объяснить, и продолжал бормотать.
— Я думаю, мой сын будет присутствовать на вечере у маркизы Пемброук, ваше превосходительство, — сказал
Де ла Помрай поклонился в знак согласия.
— Вы очень любезны, милорд. Возможно, я спрошу его о будущем Англии, а также о своем собственном.
Он рассмеялся, но его глаза были настороже и не улыбались.
— Я очень сомневаюсь, что он скажет вам.
— Но я так понял из того, что вы только что сказали, что госпожа маркиза станет королевой, несмотря на сегодняшнюю странную церемонию.
— Я только выразил свое мнение, — уклончиво ответил Норфолк.
Но француз был стремителен и находчив. Не только из-за его дипломатического искусства король Франции Франциск назначил его послом в Англию в то время, когда там происходили самые грандиозные изменения, которые когда-либо переживала страна.
— Во всяком случае, лорд герцог, — сказал де ла Помрай, кланяясь вновь, — я совершенно убежден, что ваш сын-астролог дает вам советы. Было бы неразумно с вашей стороны, если бы вы не спрашивали его, не правда ли, сэр? Всего вам доброго. Мне необходимо переговорить с доктором Гардинером, он как раз идет сюда, не возражаете?
И он удалился, сверкая кольцами и источая аромат тонких парижских духов.
К двум часам дня во дворце все стихло. Были слышны голоса лишь в часовне Святого Георгия перед покоями Его Светлости; новая маркиза, тем не менее, благоразумно оставалась в своих апартаментах; оба не могли не думать о предстоящей ночи, и каждый по-своему страшился этого.
Генрих думал: «Боже милостивый! Должно было пройти шесть лет, прежде чем свершилось мое желание. Шесть долгих лет».
Он не мог думать без содрогания о том, как ужасно заканчивались его отношения с Екатериной. Каким униженным он себя чувствовал, каким обессилевшим, когда потерпел неудачу в том, в чем мужчины всегда видят подтверждение своей мужской значимости. Господи, в каком беспокойстве он пребывал, страшась бессилия. И потом эта тайная, боязливая беседа со своим главным врачом, доктором Кромером.
— Но простите меня, ваша светлость, так же ли у вас с… с… другой леди?
— Нет другой леди, — сухо отрезал король. — Только королева. — Каким образом у него мог быть еще кто-то, если он стремился обладать только ею — этой миниатюрной темноволосой дочерью кентского рыцаря?
— Я понимаю.
Доктор Кромер задумчиво теребил пальцами бороду. Он впервые в жизни оказался в таком щекотливом положении. Одно неверное слово — и можно закончить свои дни в Тауэре, но, несмотря ни на что, он должен выполнять свои обязанности врача по отношению к своему пациенту, будь это пахарь или король.
— Ваша светлость, — снова попробовал он, — а бывает все, как надо, когда ваша светлость… ээ… возможно… ээ… помышляет об этом?
— Помышляю? — непонимающе повторил Генрих.
«О, Боже, как он может быть таким бестолковым?» — подумал Кромер.
— Думаете… приятные мысли.
«Теперь он должен понять меня, просто должен!»
— О, понимаю!
Генрих ухмыльнулся, глядя на него. Он мог быть очень привлекательным, совсем по-мальчишески, когда хотел этого.
— Да, доктор Кромер. Все в порядке со мной в такие минуты. И также, когда я целую… одну особу.
— Тогда, Ваша Светлость, я боюсь, что причина кроется в Ее Светлости. Прошу прощения, Ваше величество, но я обязан говорить правду.
Какое облегчение после выговоренного! И еще большее облегчение чувствуешь, видя улыбку короля.
— Значит, я не потерплю неудачи, если «одна особа» даст свое согласие?
— Вам не нужно этого бояться, Ваша Светлость.
Но как мог предположить Генрих, что «одна особа» будет из года в год томить его ожиданием. И вот теперь он будет лежать в своей огромной постели и молиться о том, чтобы ночью, когда она наконец окажется рядом с ним, он был бы в состоянии совершить то, о чем так безудержно мечтал. Обладать ею — страстно, грубо отплачивая ей за то, что она тысячу раз отказывала ему. Будь он менее щепетильным, он попросил бы снадобья у доктора Кромера или даже у этого знахаря Захария — внебрачного сына Говарда. Но, сделав так, он объявил бы всему миру, как близка его желанная цель — обладание его возлюбленной Анной. Но он слишком любил ее, слишком лелеял, чтобы допустить даже намек на подобные сплетни. Он должен верить во все, что было для него священным, и пусть Бог простит его, но самым сокровенным была любовь к Анне.
Она после окончания церемонии попросила своих служанок освободить ее от парадных одежд и теперь лежала в своей постели только в белых нижних юбках, ярко-красная мантия — такая прекрасная, но такая тяжелая — лежала в стороне. Ей хотелось закричать: «Как это — лежать нагой рядом с мужчиной? Скажите мне правду?»
Но разве она могла это сделать? Она, представляющая собой будущее Англии. По милости Божьей, если ей хватит мужества, и сегодняшняя церемония не станет предвестником полного провала. Разве могла она говорить об этом с кем-либо из своих фрейлин?! Но, когда Роза Вестон задвигала тяжелые занавеси на окнах в ее спальне, она пересилила себя и решила все-таки заговорить, хотя это было совершенно не в ее характере.
— Мадам Вестон, однажды вы сказали мне, что нежно любите Фрэнсиса.
— Да, госпожа маркиза.
Она почувствовала напряженность в ответе и в который раз подивилась своей неспособности сближения с особами своего пола.
— Скажите мне…
— Да, госпожа?..
Роза совсем ничего не делала, чтобы как-то помочь ей.
— Есть ли какая-то прелесть в замужней жизни?
— Да, госпожа, — донесся ответ, и теперь она почувствовала в ее голосе ледяной холод и удивилась, чем могла испортить ей настроение. Она села в постели и посмотрела на свою фрейлину.
— Я не хотела вас обидеть, — произнесла Анна несвойственным ей смиренным тоном.
— Конечно, моя госпожа!
Теперь занавеси были почти задвинуты.
— Это все, моя госпожа?
— Да, — ответила Анна, вдруг почувствовав себя утомленной от всего этого. — Да, все.
Как приятно было опуститься на подушку и, просто закрыв глаза, отгородиться от прочего мира. Если бы только ей не нужно было больше открывать их. Если бы она могла сейчас выйти из игры, как бы она облегчила жизнь всем участникам разыгрываемой драмы. Екатерина была бы со своим обожаемым Генрихом; с честью закончился бы спор с Римом; погасла бы вынашиваемая народом Англии ненависть. Нан Буллен, маркиза Пемброук, могла бы спокойно спать в земле, породившей ее.