Замок (сборник)
Шрифт:
Грейс закрыла глаза, чувствуя, что пол уходит у нее из–под ног.
«Ты не можешь от нас спрятаться, – продолжал голос, звуча все громче. – Мы всегда с тобой. Куда бы ты ни пошла, мы там ждем тебя.
Открой глаза, Грейс Невинс. Все твои жертвы собрались здесь. Открой глаза и посмотри, что ты с ними сделала!»
Грейс вынуждена была подчиниться. Она на мгновение открыла глаза и снова крепко зажмурилась, борясь с позывами рвоты, подступившей к самому горлу. Ей пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть.
Кровь. Вся кухня была залита ею. И повсюду виднелись изуродованные младенцы –
А голос ребенка не затихал:
«Посмотри, что сделали с нами твои инструменты! Если бы не ты, эти младенцы остались бы в живых и сейчас работали, любили, имели собственных детей. Пожалуйста, не трогай еще одного из нас! Пожалуйста!»
Но Грейс решительно выпрямилась, она не сдастся. Это все уловки Сатаны. Все это нереально. Демон побеждает с помощью лжи и обмана. Она же, чтобы одолеть его, прибегнет к силе Божьей.
Она открыла глаза и заставила себя посмотреть на кровавую бойню. Конечно, ничего этого на самом деле нет. Ее помощницы спокойно оставались на своих местах, не замечая окружавшего их побоища.
«Убийца!» – прокричал младенец на животе Кэрол, но Грейс только улыбнулась ему.
И тогда кровь, изуродованные трупы и обвиняющие ее младенцы начали исчезать. Через несколько секунд они исчезли без следа, будто и не появлялись вовсе.
Грейс наконец пришла в себя и смогла перевести дыхание, которое до сих пор удерживала, чтобы ее не вырвало. Она заставила себя вернуться к делу, которое ей предстояло. Трясущейся рукой она протерла племяннице область лобка тампоном, пропитанным бетадином, затем окунула большой, обвязанный внизу марлей зонд в коричневую антисептическую жидкость и протерла внутри влагалища. Она чувствовала себя отвратительно. Ей казалось, будто она насилует собственную племянницу, но это делалось для предотвращения инфекции. Пострадает только ребенок–Сатана. Ему не избежать этого, как бы он ни старался разными мерзкими видениями помешать ей выполнить ее священную миссию.
17
А эти подонки молились! Иона скрипел зубами от ярости и бессилия, слушая, как паршивые ублюдки творят заупокойные молитвы. Он гневно смотрел на укрытое занавесом тело Эммы на ковре. Топорище, торчавшее из ее затылка, приподнимало укрывавшую ее штору, образуя над головой некий навес, но все же ее тело оставалось скрытым, и это, по–видимому, облегчало святошам исполнение их религиозного долга. Сейчас они стояли вокруг, бормоча свои никому не нужные «Отче наш», «Аве Мария» и слова покаяния. Вот дураки–то!
Хуже всего было осознавать, что он уже давно освободился бы, будь у него возможность двигаться. Он раскачивал бы этот проклятый стул, тряс его и шатал до тех пор, пока не сломал бы, а уж тогда он сумел бы развязать веревки.
Но они не давали ему и шевельнуться. Каждый раз, когда он пытался раскачать стул или повернуться сам, руки кого–нибудь из этих придурков опускались ему на плечи и приковывали к месту.
Долгие годы ожидания, подготовки, надежд, планов – по существу, сама его жизнь — все пошло прахом из–за этой жирной суки Грейс Невинс, которая была совсем рядом, в соседней комнате. Эта мысль сводила его с ума. Он был готов на все, чтобы убить проклятых святош.
И он убьет их всех. Иона запомнил их лица. Он проведет остаток своих дней, завлекая их одного за другим в ловушку и медленно лишая каждого жизни.
Внезапно он окаменел.
Что–то в комнате изменилось. Что–то появилось в воздухе, росло и усиливалось. К счастью, никто, кроме Ионы, этого не замечал. Он заставил себя расслабиться. Может быть, еще не все потеряно. Того можно еще спасти.
От откинулся назад и стал наблюдать. Что–то должно произойти.
Какое–то чудо.
18
– Вы недостойны произносить эти молитвы! – кричал Билл. Но они, словно не замечая его присутствия, продолжали молиться, склонив головы и сложив перед собой руки.
Чтобы не слышать их молитв, Билл стал думать о Кэрол. Несколько минут назад ее мольбы и раздирающие душу рыдания внезапно прекратились, после чего он услышал, как закрыли дверь в кухню. «Боже мой! Боже мой! Что они делают с ней там?» Он чертовски хорошо знал, что они делают, но разум отвергал страшную догадку, особенно потому, что творилось это во имя Бога. Если бы только они послушали его! Если бы только… Штора, которой была укрыта Эмма, шевельнулась. Билл уставился на нее, не повторится ли увиденное, в полной уверенности, что ошибся. Но штора снова шевельнулась. Ему стало нехорошо. Это не было случайное движение коченеющего тела, если такое вообще возможно. Тело Эммы Стивенс поднималось под шторой.
Молитвы застряли в горле брата Роберта и так называемых Избранных, когда они заметили это. В комнате воцарилась мертвая тишина, они застыли на месте и, раскрыв рты, смотрели на тело, поднимавшееся под шторой. Билл тоже лишился дара речи, но тайком бросил взгляд на Иону Стивенса и испугался при виде того, как сверкают, жадно следя за происходящим, его глаза и кривятся губы в усмешке.
Штора соскользнула на пол, и перед теми, кто был в гостиной, предстала Эмма – окровавленный топор все еще торчал из ее проломленного затылка. Она неуверенно, медленно повернулась к ним лицом; ее широко раскрытые глаза ничего не выражали, нижняя челюсть отвисла, на лбу и щеках чернели пятна засохшей крови.
В следующее мгновение оцепеневшие Избранные, все, кроме одного, бросились вон из комнаты. Крича и натыкаясь друг на друга, они спешили убежать от страшного зрелища. Спустя минуту Билл услышал, как с места сорвалась машина. Несомненно, кое–кто из них удрал, ища безопасного убежища у себя дома иди в церкви по соседству, но несколько мужчин осталось, сбившись в кучу в полутемной прихожей.
Только брат Роберт не двинулся с места.
Он вытащил из–под монашеского облачения блестящее медное распятие и поднес его к лицу Эммы.
– Возвращайся в ад, демон! – крикнул он. – Назад в преисподнюю, из которой ты вылезла.
Она склонила голову набок и вперила взгляд в распятие. Затем протянула руку и дотронулась до него, слегка поглаживая пальцами фигуру Христа.
Потом ее пальцы сжались, и она выхватила длинное, тонкое на конце распятие из забинтованной руки брата Роберта.
– Нет! Не смей брать его! – закричал он, не делая, однако, попытки отобрать у нее распятие. Он просто стоял и смотрел на нее, как и двое других свидетелей этой сцены.