Замок ужаса
Шрифт:
Осталось поговорить со старичком-горнистом. Вспомнил, наконец, его фамилию: Ройский, Вильям Ройский. Потом поднимусь к друзьям — может быть, они что-нибудь заметили. Больше сделать ничего не успею — небо на востоке уже светлеет, вот-вот прибудет шеф со следственной бригадой…
В номере Ройского едко и неприятно пахло каким-то лекарством. Да, сегодня у Бориса недостатка в пациентах нет.
— Садитесь, пожалуйста.
Старичок — сама вежливость. А глаза в прожилках, красные. Раньше я этого
— Спасибо.
Странно, все номера одинаковые: две комнаты, небольшая прихожая. Но в этом своя — особая атмосфера. Комнаты почему-то кажутся совсем маленькими. Может быть, дело в тяжелых стеллажах, заставленных от пола до потолка книгами в потертых золоченых переплетах?
Ройский заметил интерес, который я проявил к его библиотеке.
— Это вся моя жизнь, — просто сказал он, ласково касаясь рукой фолиантов. — Сколько себя помню, интересовался историей. Но не всей, а как бы это сказать… В приложении к самому себе, что ли?.. В каждой из этих книг есть упоминание о моих предках. Тридцать четыре поколения — это не шутка! Рыцари, дворяне, воины, купцы, исследователи, солдаты, рабочие… Чем только не занимались Ройские на протяжении веков! А я горжусь. Горжусь тем, что я — последняя ветвь, да какая там ветвь — последний сучок на могучем древе. Так уж вышло, что семьей я не обзавелся. Со мной род Ройских угаснет, но в памяти человеческой останется. Вам, наверное, трудно понять мои причуды?
— Нет, почему же.
— Вот и Гюстав был таким. Я его очень давно и очень хорошо знаю. Или правильнее сказать: знал? Как-то дико все, в голове не укладывается… Да… Он очень гордился своим происхождением. Не баронской короной, конечно, а историей, тем, что его предки оставили в веках чистый и ясный след. По-моему, это прекрасно! Нет ничего хуже и страшнее забвения. Знаете, в истории человеческой были периоды, когда люди пытались отказаться от прошлого, устраивали шумные и злорадные судилища на могилах своих предков. Двадцатый век в этом особенно преуспел. И ни к чему, поверьте уж мне, старику, ни к чему хорошему это не привело…
Но вас, конечно, интересует совсем другое? Вы уж простите, разболтался… За привычным легче спрятать страх и бессилие. Этот кошмар: мертвый Гюстав, кинжал… Нет, из сотрудников этого не мог сделать никто! Абсолютно уверен. Да и зачем? Этот вопрос не идет у меня из головы. Зачем? За что?..
Что я делал вечером? Да, конечно помню. Из зала ушел еще до полуночи. Устал, знаете ли, возраст, да и к режиму привык. Уснул практически сразу же. Потом услышал шум, проснулся, поспешил туда. Вот, собственно, и все… Нет, ничего не слышал, да это и не просто — мои комнаты в самом конце коридора. Кто наливал вино Гюставу и Ольге? Право, как-то не обратил внимание. Вино в моем возрасте интереса уже не представляет куда привычнее становится минеральная…
Борис сидел на ручке кресла, прижимая к себе заплаканную Марианну. В другом кресле свернулась клубочком прикрытая пледом Вероника. Андрей устроился прямо на полу — сидел прислонившись к стене. Свет приглушен, с кровати доносится ровное дыхание Ольги.
—
Борис тяжело поднялся, шагнул мне навстречу:
— Пока спит. Я вызвал медицинский флаер, госпитализировать надо срочно. И ее, и Веронику — у девочки сильнейший стресс. Не мешало бы и других отправить в больницу, но все отказываются категорически.
— Вижу, ты уже везде успел побывать…
— А что? — растерялся Борис. — Я что-нибудь не так…
— Да нет, все правильно. Вот что, Боря, вспомни-ка все, что ты делал вечером после того, как ушел из зала.
Борис погладил лысину, недоумевающе посмотрел на меня.
— Собственно… Мы с Марианной проводили Веронику, поднялись к себе и… Все.
— Ничего необычного не заметили?
— Нет. Все было тихо.
— То-то и оно! — Я устало опустил голову на переплетенные пальцы рук. — Никто ничего не видел, никто ничего не слышал…
— Убийца мог уйти из замка? — подал голос Андрей.
— Нет. Ни уйти не мог, ни прийти.
— Значит?..
— Значит, убийца среди нас, — жестко ответил я. — Ладно… Лучше вот что скажите, вы не помните, кто наливал вино Гюставу и Ольге?
— Я, — заявил Борис.
— Когда?!
— Да сразу же. Перед тем, как поднять первый тост, я взял бутылку…
— Она была запечатана?
— Конечно. Я сбил сургуч, вынул пробку и разлил вино по бокалам.
— Всем?
— Гюставу и Ольге. Ты же помнишь, какие у них были чаши — вся бутылка разом вошла.
— Потом кто-нибудь доливал им вино?
— Нет, по-моему… Такая бутылка была всего одна, да и вообще вина там было всего ничего. А в чем, собственно, дело?
Боря своей очаровательной наивностью меня добил. Пришлось пояснить:
— Ты думаешь, Ольга специально приняла снотворное? Борис открыл рот, подумал и молча закрыл.
— Ручаюсь, что и Гюстав хлебнул изрядную толику этой дряни, — продолжил я. — Убийца точно знал, что может спокойно проникнуть в комнату. Кстати, как ты думаешь, через какое время снотворное оказало действие?
Борис оттопырил нижнюю губу, пожал плечами:
— Минут через тридцать, судя по дозе. Максимум — через сорок, если учесть приподнятое нервное состояние ребят.
— Вот так… — Я поднялся, кивнул Андрею: — Пойдем со мной.
На пороге остановился, попросил Бориса:
— Дай мне, пожалуйста, какой-нибудь тонизатор посильнее. И обязательно сообщи, когда прибудет медфлаер.
— Идем ко мне, — предложил Андрей. Я покорно пошел следом.
— Худо дело? — поинтересовался друг, зажигая свет.
— Пока туман, — пожаловался я, устраиваясь поудобнее в кресле. — Главное, что я не могу понять, — это мотив преступления.
— Перстень, — предположил Андрей.
— А если сам Гюстав снял его перед сном? Пока Ольга не придет в себя, ответ на этот вопрос не получим. Лучше скажи, ты не заметил, когда Ройский появился в комнате Гюстава?
— Этот старичок? Погоди-ка… Когда я спустился с лестницы, ребята-артисты дружно заглядывали в дверь. А Ройский спешил к комнате, был от нее шагах в трех-четырех.