Замок в ущелье

Жестокость горцев Северной Шотландии невозможно ни забыть, ни простить.

Вожди кланов, сдавая свои земли — ущелья, лощины и склоны холмов — под пастбища для разведения овец фермерам из Южной Шотландии и Англии, разоряли мелкие хозяйства, уничтожали пашни, сгоняли с насиженных, обжитых мест мужчин, женщин и детей, используя при необходимости солдат и полицию.

Выселение началось в 1785 году в Сатерленде и закончилось в 1854 году в графстве Росс. Сотни тысяч

шотландцев были вынуждены эмигрировать из страны; около трети умерло по пути от голода или различных болезней — тифа, холеры или оспы — в грязных, зловонных трюмах полусгнивших кораблей. В одном только 1831 году пятьдесят восемь тысяч человек покинули Британию, выехав в Канаду, а в следующем, 1832 году, их было уже шестьдесят тысяч.

В начале Крымской войны англичане сразу же обратили свой взор в сторону Верхних Земель, призывая горцев из Северной Шотландии, известных своими отличными боевыми качествами, вступить в армию. Между 1793 и 1815 годами семьдесят две тысячи триста восемьдесят пять горцев принесли войску Веллингтона победу над Наполеоном.

Однако уже в 1854 году офицеры-новобранцы были встречены блеянием и лаем. Один оратор, обращаясь к владельцам земель и замков, заявил:

«Пошлите ваших оленей и косуль, ваших ягнят и собак, пастухов и лесников воевать с русскими — так от них будет меньше вреда!»

Холмы и вересковые пустоши севера опустели, с них ушли те, кто некогда создавал славную историю Шотландии, и их клетчатые пледы стали их погребальными саванами.

1850

Леона чувствовала, как холодный, пронизывающий ветер проникает в щели кареты, продувает каждый ее уголок, хотя экипаж имел весьма солидный вид и сделан был на совесть.

Однако ураган, завывавший над вересковыми пустошами, был так силен, что лошади с трудом передвигали ноги, пробираясь вперед черепашьим шагом.

Это огорчало девушку; ведь еще только вчера солнце весело и ярко светило, и, глядя в окно, она наслаждалась видом равнин и болот, заросших розовато-лиловым вереском. Вершины гор, четко вырисовывавшиеся на фоне неба, приводили ее в восторг, и она радовалась, как ребенок, при виде серебристых потоков, падающих с высоты в долину.

«В действительности это еще красивее, чем я представляла по рассказам мамы», — думала девушка; душа ее была полна трепетным ожиданием счастья — наконец-то она в Шотландии!

С раннего детства Леона слышала рассказы о мужестве шотландских воинов, о кровной вражде между кланами и о верности якобитов королю.

Это не были просто легенды о героизме.

Для матери они были очень близкими, реальными, это была ее жизнь, и, когда она рассказывала их, голос дрожал от волнения, которого Леона не могла забыть.

Для Элизабет Макдональд предательство

Кемпбеллов и зверское убийство в Гленкоу были такими яркими, незабываемыми событиями, точно они произошли вчера.

Несмотря на то, что она давно уже жила вдали от родной Шотландии, до самого своего смертного часа она оставалась настоящей шотландкой в душе, мыслях и поступках.

— Для твоей матери я навсегда останусь просто жалким, ничтожным англичанином, хотя, конечно, она и любит меня, — часто, посмеиваясь, повторял отец Леоны.

В чем он был прав — так это в том, что жена действительно любила его.

Леона даже представить себе не могла, чтобы в мире могли найтись еще два человека, которые были бы так счастливы; которым так хорошо было бы вместе, как ее маме с отцом.

Они были бедны, как церковные крысы, но разве это имело какое-нибудь значение?

Когда Ричарда Грен вилла уволили с военной службы по состоянию здоровья, у него осталась только пенсия да небольшое полуразрушенное поместье в Эссексе, чтобы содержать семью: жену и единственную дочь.

Он вел свое хозяйство по старинке, не вкладывая в него душу и не интересуясь всякими новшествами, заботясь только о том, чтобы к столу у них всегда были цыплята и свежие яйца, утки и индейки, а иногда и баранина.

Они никогда не переживали из-за того, что им не хватало денег на модные, изящные платья и костюмы или щегольские экипажи, что им не на что было лишний раз съездить в Лондон.

Главным было то, что они вместе.

Леоне казалось, что дом их всегда полон солнечного света и смеха, несмотря на то, что обивка на креслах и диванах давно протерлась, а об истинном цвете занавесок трудно было догадаться — до того они выцвели.

«Мы были счастливы… так безмерно счастливы, пока папа был жив», — думала Леона.

Ричард Гренвилл умер совершенно неожиданно, от сердечного приступа, и жена его мечтала как можно скорее последовать за ним, не желая оставаться без него на этом свете. Она потеряла всякий интерес к жизни, впав в мрачную депрессию, из которой ее не могла вывести даже дочь.

— Иди, посмотри на цыплят, мама, — звала Леона, стараясь как-то отвлечь мать от грустных мыслей; в другой раз она просила ее помочь ей управиться с лошадьми; у них были две лошади, служившие им единственным средством передвижения.

Но все было напрасно. Миссис Гренвилл считала свою жизнь конченной и, сидя около дома, погруженная в свои воспоминания, только считала дни до того момента, когда она сможет, наконец, воссоединиться со своим мужем.

Мать как будто совсем забыла о ней и слишком поздно подумала, что следовало бы позаботиться о будущем своей дочери.

— Ты не должна умирать, мама, — в отчаянии воскликнула Леона однажды вечером. Ей казалось, что мать на глазах ускользает от нее в тот невидимый, призрачный мир, где ее ждет обожаемый муж.