Замок. Процесс. Америка. Три романа в одном томе
Шрифт:
– Знаю, – говорил обвиняемый, – сегодня еще не может быть решения по моему заявлению. И все же я пришел. Дай, думаю, подожду, ведь сегодня воскресенье, время у меня есть, а тут я никому не мешаю.
– Да вы не извиняйтесь, – сказал заведующий. – Ваша щепетильность весьма похвальна. Правда, вы зря занимаете место, но, пока вы не мешаете мне, я не стану возражать, можете самолично следить за ходом своего дела. Когда насмотришься на людей, бесстыдно пренебрегающих своим долгом, то к таким, как вы, начинаешь относиться терпимее. Садитесь!
– Как он умеет разговаривать с клиентами! – шепнула девушка.
К. только кивнул головой и сразу вздрогнул, когда заведующий справочной снова спросил его:
– Не хотите ли посидеть?
– Нет, – сказал К., – в отдыхе я не нуждаюсь.
Он постарался сказать это как
– Громче, – прошептал он, опустив голову, ему было стыдно от сознания, что они говорят достаточно громко, а он их не понимает. И тут наконец перед ним внезапно расступилась стена, навстречу повеяло воздухом, и он услышал, как рядом сказали:
– То он хочет уйти, а то ему сто раз повторяешь, что тут выход, а он с места не двигается.
К. увидел, что он стоит перед дверью, которую девушка распахнула настежь. Он почувствовал, что силы внезапно вернулись к нему, и, чтобы полностью предвкусить ощущение свободы, он сразу вышел на лестницу и уже оттуда стал прощаться со своими провожатыми, которые наклонились к нему.
– Большое спасибо, – повторял он, без конца пожимая протянутые руки, и выпустил их, только заметив, что они оба, привыкшие к канцелярскому воздуху, плохо переносили сравнительно свежий воздух лестничного пролета. Они еле отвечали, и девушка, наверно, упала бы, если бы К. с невероятной поспешностью не захлопнул дверь. К. постоял минуту, потом с помощью карманного зеркальца привел в порядок волосы, поднял шляпу, лежавшую на следующей ступеньке, – как видно, ее туда бросил заведущий, – и сбежал по лестнице так бодро, такими большими прыжками, что ему даже стало не по себе от столь быстрой перемены. Никогда его крепкий и в общем здоровый организм не преподносил ему таких сюрпризов. Неужто его тело взбунтовалось, и в нем происходит иной жизненный процесс, не тот, прежний, который протекал с такой легкостью? Не отказываясь от мысли обратиться как-нибудь к врачу, он одно решил твердо – и в этом вопросе он в чужих советах не нуждался – постараться в будущем использовать воскресные утра лучше, чем сегодня.
Глава четвертая.
ПОДРУГА ФРОЙЛЯЙН БЮРСТНЕР
В течение ближайших дней К. никак не мог сказать фройляйн Бюрстнер хотя бы два-три слова. Он всячески пытался подойти к ней, но она всегда ухитрялась избегать его. После службы он сразу шел домой, усаживался в своей комнате на кушетку, не зажигая света, ничем другим не занимался – только следил, не появится ли кто-нибудь в прихожей. А если проходила горничная и притворяла дверь его, как ей казалось, пустой комнаты, он через некоторое время вставал и снова открывал дверь. По утрам он подымался на час раньше обычного, чтобы встретить фройляйн Бюрстнер, пока она не ушла в контору. Но все его попытки срывались. Тогда он написал ей письма и на адрес конторы, и на домашний адрес, пытаясь оправдать свое поведение, предлагал как угодно загладить свой промах, обещал никогда не преступать границ, которые она ему поставит, и только просил дать ему возможность поговорить с ней, тем более что он не мог ни о чем договориться с фрау Грубах, не посоветовавшись предварительно с фройляйн Бюрстнер. А в конце письма сообщал, что в следующее воскресенье он будет весь день дожидаться в своей комнате – пусть даст хоть какой-то знак, что согласна исполнить его просьбу о свидании или по крайней мере объяснить ему, почему эта просьба невыполнима, причем он обещает всецело подчиниться ее требованиям. Письма не вернулись, но и ответа не последовало. Однако в следующее воскресенье ему был подан знак, не допускавший никаких сомнений. С самого утра К. увидел через замочную скважину необычную суету в прихожей, причина которой скоро выяснилась. Учительница французского языка – впрочем, она была немка по фамилии Монтаг, – чахлая, бледная, хроменькая девушка, занимавшая до сих пор отдельную комнату, перебиралась в комнату к фройляйн Бюрстнер. Уже несколько часов шмыгала она взад и вперед через прихожую. То она забыла взять что-то из белья, то коврик, то книжку, и за всем по отдельности ей приходилось бегать, все переносить в новое жилье.
Когда фрау Грубах принесла К. его завтрак – с тех пор как он так на нее разгневался, она даже мелочей не поручала прислуге, – К., не удержавшись, заговорил с ней в первый раз после пятидневного молчания.
– Почему сегодня такой шум в передней? – спросил он, наливая себе кофе. – Нельзя ли это прекратить? Неужто именно в воскресенье надо делать уборку?
И хотя К. не смотрел на фрау Грубах, он заметил, что она вздохнула словно с облегчением. Даже этот суровый вопрос она восприняла как примирение или хотя бы как шаг к примирению.
– Никакой уборки нет, господин К., – сказала она, – это фройляйн Монтаг перебирается к фройляйн Бюрстнер, переносит свои вещи.
Больше она ничего не сказала, выжидая, как примет К. ее слова и будет ли ей разрешено говорить дальше. Но К. решил ее испытать и, задумчиво помешивая ложечкой свой кофе, промолчал. Потом поднял глаза и спросил:
– А вы уже отказались от своих прежних подозрений относительно фройляйн Бюрстнер?
– Ах, господин К.! – воскликнула фрау Грубах, явно ждавшая этого вопроса, и умоляюще сложила руки перед К. – Вы слишком близко приняли к сердцу совершенно случайное замечание. У меня и в мыслях не было обидеть вас или еще кого-нибудь. Ведь вы меня так давно знаете, господин К., вы мне должны поверить. Вы не можете себе представить, как я страдала все эти дни! Неужели я способна оговорить своих квартирантов: И вы, вы, господин К., могли этому поверить! Да еще предлагали, чтобы я отказала вам от квартиры! Вам – и отказала! Слезы уже заглушили последние слова, она закрыла лицо передником и громко зарыдала.
– Не плачьте, фрау Грубах, – сказал К., глядя в окно. Он думал только о фройляйн Бюрстнер и о том, что она взяла к себе в комнату постороннюю девушку. – Да не плачьте же! – повторил он, обернувшись и увидев, что фрау Грубах все еще плачет. – Я в тот раз не хотел сказать ничего дурного. Мы просто друг друга не поняли. Это случается и со старыми друзьями.
Фрау Грубах выглянула из-за передника, чтобы убедиться, действительно ли К. на нее не сердится.
– Да, да, это правда, – сказал К. По всему поведению фрау Грубах он понял, что ее племянник, капитан, ничего не выдал, и потому решился добавить: – Неужели вы и вправду поверили, что из-за какой-то малознакомой барышни я с вами поссорюсь?
– То-то и оно, господин К., – сказала фрау Грубах. Но, к несчастью, как только она чувствовала себя хоть немного увереннее, она сразу становилась бестактной. – Я и то себя спрашивала, с чего бы это господин К. так заступался за фройляйн Бюрстнер? Почему он ссорился со мной из-за нее? Ведь он знает, что я ночами не сплю, когда он на меня сердится. А про барышню я только то и говорила, что видела своими глазами!
К. ничего ей не возразил, иначе ему пришлось бы тотчас выставить ее из комнаты, а этого он не хотел. Он только молча пил кофе, как бы подчеркивая, что фрау Грубах тут уже лишняя. За дверью послышалось шарканье: фройляйн Монтаг опять проходила через переднюю.
– Вы слышите? – спросил К. и повел рукой к двери.
– Да, – сказала со вздохом фрау Грубах, – я и сама хотела ей помочь, и горничную посылала на помощь, да она такая упрямая, все хочет сама перенести. Удивляюсь я на фройляйн Бюрстнер. Мне и то неприятно, что эта Монтаг у меня живет, а фройляйн Бюрстнер вдруг берет ее к себе в комнату.
– Вас это не должно касаться, – сказал К. и раздавил ложечкой остатки сахара в чашке. – Разве вам от этого убыток?
– Нет, – сказала фрау Грубах, – в сущности, мне это даже на руку, у меня комната освободится, можно будет туда поместить моего племянника, капитана. Мне давно уже боязно, что он вам мешает, оттого что пришлось на эти несколько дней поселить его в гостиной. Он не очень-то церемонится.