Замок. Рассказы (сборник)
Шрифт:
– Не очень-то она сохранилась, – сказал К.
– Да, жаль, – сказала хозяйка, – носишь при себе годами, вот и портится. Но если вы хорошенько вглядитесь, вы все разберете. А я могу вам помочь: скажите, что вы разглядели, мне так приятно поговорить про эту карточку. Ну что же увидели?
– Молодого человека, – сказал К.
– Правильно, – сказала хозяйка. – А что он делает?
– По-моему, он лежит на какой-то доске, потягивается и зевает.
Хозяйка рассмеялась.
– Ничего похожего! – сказала она.
– Но ведь вот она доска, а вот он лежит, – настаивал на своем К.
– А вы посмотрите повнимательней, – с раздражением
– Нет, – согласился К., – он не лежит, а, скорее, парит в воздухе, да, теперь я вижу – это вовсе не доска, скорее, какой-то канат, и молодой человек прыгает через него.
– Ну вот, – обрадованно сказала хозяйка, – он прыгает, это так тренируются курьеры из канцелярии. Я же знала, что вы все разглядите. А его лицо вам видно?
– Лица почти совсем не видать, – сказал К., – видно только, что он очень напрягается, рот открыл, глаза зажмурил, волосы у него растрепались.
– Очень хорошо, – с благодарностью сказала хозяйка, – тому, кто его лично не знал, трудно разглядеть еще что-нибудь. Но мальчик был очень красивый, я видела его только мельком и то не могу забыть.
– А кто же он был? – спросил К.
– Это был, – сказала хозяйка, – это был курьер, через которого Кламм в первый раз вызвал меня к себе.
К. не мог как следует слушать – его отвлекало дребезжание стекол. Он сразу понял, откуда идет эта помеха. За кухонным окном, прыгая с ноги на ногу по снегу, вертелись его помощники. Они старались показать, что они счастливы видеть К., и радостно указывали на него друг другу, тыча пальцами в оконное стекло. К. им погрозил пальцем, и они сразу отскочили, стараясь оттолкнуть друг друга от окна, но один вырвался вперед, и оба снова прильнули к стеклу. К. юркнул за перегородку – там помощники не могли его видеть, да и ему не надо было на них смотреть. Но тихое, словно просительное дребезжание оконного стекла еще долго преследовало его и в закутке.
– Опять эти помощники, – сказал он хозяйке, как бы извиняясь, и показал на окно. Но она не обращала на него внимания; отняв фотографию, она посмотрела на нее, расправила и снова сунула под одеяло. Движения ее стали замедленными, но не от усталости, а, как видно, под тяжестью воспоминаний. Ей хотелось все рассказать К., но она позабыла о нем, перебирая в памяти прошлое. Только через некоторое время она очнулась, провела рукой по глазам и сказала:
– И платок у меня от Кламма. И чепчик тоже. Фотография, платок и чепчик – вот три вещи на память о нем. Я не такая молодая, как Фрида, не такая честолюбивая, да и не такая чувствительная – она у нас очень чувствительная; словом, я сумела примириться с жизнью, но должна сознаться: без этих трех вещей я бы тут так долго не выдержала, да что я говорю – я бы и дня тут не выдержала. Может быть, вам эти три подарка покажутся жалкими, но вы только подумайте: у Фриды, которая так долго встречалась с Кламмом, никаких сувениров нет, я ее спрашивала, но она слишком о многом мечтает, да и все недовольна; а вот я – ведь я была у Кламма всего три раза, больше он меня не звал, сама не знаю почему, – я принесла с собой эти вещички на память, наверно, предчувствовала, что мое время уже истекает. Правда, о подарках надо было самой позаботиться – Кламм от себя никогда ничего не даст, но, если увидишь что-нибудь подходящее, можно у него выпросить.
К. чувствовал себя неловко, слушая этот рассказ, хотя все это непосредственно его касалось.
– А когда это было? – спросил он со вздохом.
– Больше
– Значит, вот как долго сохраняют верность Кламму, – сказал К. – Но понимаете ли вы, хозяйка, что от ваших признаний, особенно когда я думаю о будущем своем браке, мне становится очень тяжело и тревожно?
Хозяйке очень не понравилось, что К. припутал сюда свои дела, и она сердито покосилась на него.
– Не надо сердиться, хозяйка, – сказал К. – Я ведь слова не сказал против Кламма, но силой обстоятельств я все-таки имею к нему какое-то отношение, это-то даже самый ярый поклонник Кламма оспаривать не станет. Так что сами понимаете. Оттого я и начинаю думать о себе, как только упомянут Кламма, тут ничего не поделаешь. Но знаете, хозяйка, – и К. взял ее за руку, хотя она слабо сопротивлялась, – вспомните, как плохо кончился наш последний разговор, давайте хоть на этот раз не ссориться.
– Вы правы, – сказала хозяйка, склонив голову, – но пощадите меня. Ведь я ничуть не чувствительней других людей, напротив, у всех есть много больных мест, а у меня одно-единственное.
– К сожалению, это и мое больное место, – сказал К., – но я постараюсь взять себя в руки, только объясните мне, уважаемая, как я смогу вынести в семейной жизни эту потрясающую верность Кламму – если, конечно, предположить, что Фрида в этом похожа на вас?
– Потрясающая верность? – сердито повторила хозяйка. – Да разве это верность? Я верна своему мужу, при чем тут Кламм? Кламм однажды сделал меня своей любовницей, разве я когда-нибудь могу лишиться этого звания? Вы спрашиваете, как вы перенесете такую верность со стороны Фриды? Ах, господин землемер, ну кто вы такой, чтобы осмелиться это спрашивать?
– Хозяйка! – предостерегающе сказал К.
– Знаю, – сдалась хозяйка, – только мой муж таких вопросов не задавал. Мне непонятно, кого можно считать несчастнее – меня тогда или Фриду теперь? Фриду, которая бросила Кламма по своей воле, или меня, которую он больше к себе не звал? Может быть, все-таки Фрида несчастнее, хотя она еще не знает всей глубины своего несчастья. Но тогда это горе занимало все мои мысли, потому что я непрестанно себя спрашивала и, в сущности, до сих пор спрашивать не перестала: почему оно так случилось? Трижды Кламм велел тебя позвать к себе, а в четвертый не позвал! Четвертого раза так никогда больше и не было! А о чем другом я могла думать в то время? О чем еще могла я разговаривать со своим мужем, за которого я вскоре вышла замуж? Днем у нас времени не было, этот постоялый двор достался нам в жалком состоянии, надо было как-то его поднять, – но по ночам? Годами мы разговаривали ночью только о Кламме, о том, почему он переменил свои чувства ко мне. И если мой муж во время этих разговоров засыпал, я его будила, и мы снова продолжали тот же разговор.
– Тогда, – сказал К., – я, с вашего разрешения, задам вам один очень невежливый вопрос.
Хозяйка промолчала.
– Значит, спрашивать нельзя, – сказал К. – Что же, мне и так все понятно.
– Да, конечно, – сказала хозяйка, – вам и так все понятно, это дело особенное. Вы все толкуете неправильно, даже молчание. Иначе вы не можете. Хорошо, я позволю вам задать вопрос.
– Если я все толкую неправильно, – сказал К., – так, может быть, я и свой вопрос неправильно толкую, может быть, он вовсе не такой уж невежливый. Я хотел только знать: где вы познакомились со своим мужем и как вам достался этот постоялый двор?