Замок. Роман, рассказы, притчи

Кафка Франц

Хозяйка наморщила лоб, потом равнодушно сказала:

– Ну, это очень простая история. Отец мой кузнецом был, а Ханс, мой нынешний муж, конюхом работал у одного богатого крестьянина и часто к отцу моему захаживал. А было это как раз после моей последней встречи с Дуплем, я тогда от горя просто убивалась, хотя вообще-то на такое отчаяние права не имела, ведь все чин чином прошло, а что меня больше к Дуплю не допускали, так на то была его воля, то есть опять-таки все как положено, только причины мне были неясны, но чтобы от горя убиваться, такого права у меня не было, ну а я все равно убивалась и даже работать не могла, только сидела целыми днями перед домом в садочке нашем, и все. Там Ханс меня и видел, иногда подсаживался ко мне, я ему не жаловалась, но он понимал, каково у меня на душе, а поскольку мальчик он добрый, то, бывало, даже и всплакнет со мной вместе. И как-то раз тогдашний трактирщик – у него жена померла, и пришлось

дело прикрыть, да он уже и старый был – проходил мимо нашего дома, увидел, как мы в садочке сидим, остановился и с ходу предложил свой трактир нам в аренду сдать, даже задатка брать не стал, сказал, что и так нам доверяет, и плату назначил очень божескую. А я обузой отцу быть не хотела, остальное же все было мне безразлично, и я, подумав о трактире и о новой работе, которая вдруг да и поможет мне забыться, отдала свою руку Хансу. Вот и вся история.

Некоторое время было тихо, потом К. сказал:

– Трактирщик поступил, конечно, благородно, но ведь необдуманно, или, может, у него особые причины имелись так вам обоим доверять?

– Так он Ханса хорошо знал, – пояснила трактирщица, – дядей Хансу приходился.

– Ну, тогда конечно, – сказал К. – Очевидно, семье Ханса очень хотелось породниться с вами?

– Может быть, – бросила хозяйка. – Не знаю, меня это не волновало.

– Наверно, так оно и было, – продолжал К. – Раз уж семья готова была такие жертвы принести и без всяких ручательств трактир в ваши руки отдать.

– Ну, потом-то оказалось, что не такая уж это и опрометчивость с их стороны, – заметила трактирщица. – На работу я, можно сказать, набросилась, девка я была сильная, даром что дочь кузнеца, ни служанок, ни батраков мне не требовалось, я всюду сама поспевала, и в столовой, и у плиты, и в стойле, и во дворе, а стряпала так, что из «Господского подворья» клиентов переманивать стала, вы наших обеденных гостей еще не знаете, поначалу их и того больше у нас столовалось, но с тех пор многие обратно отбились или по другим местам разошлись. А в итоге мы не только арендную плату исправно платить смогли, но через несколько лет и все хозяйство откупили, а теперь и из долгов почитай что выбрались. Есть тут, правда, и другой итог – что здоровье я себе вконец угробила, сердце у меня никуда, да и сама вон совсем старуха. Вы небось думаете, что я намного Ханса старше, а на самом деле он только на два-три годка меня моложе, правда, он и не постареет никогда на такой-то работе – трубку выкурить, с гостями поболтать, потом трубку выбить, ну и, может, пива кому разок подать, – нет, от такой работы не состаришься.

– Вы поразительно многого добились, – сказал К., – тут и сомневаться нечего, но мы ведь говорили о временах до вашей свадьбы, и в ту пору разве не было странно, что родственники Ханса, не страшась денежных потерь или по крайней мере идя на такой большой риск, как передача вам трактира, все-таки настаивали на свадьбе, не имея в этом отношении других надежд, кроме как на вашу рабочую силу и трудолюбие, которых они тогда еще знать не могли, и на рабочую силу и трудолюбие Ханса, об отсутствии каковых им наверняка было хорошо известно?

– Ну да, да, – устало бросила хозяйка, – понятно, куда вы клоните, да только опять пальцем в небо. Дупль во всех этих делах ни словом ни духом не замешан. С какой стати ему было обо мне заботиться, а вернее сказать – как он вообще мог обо мне позаботиться? Он обо мне ровным счетом ничего не знал. И раз больше не вызывал, значит, забыл. Кого он больше не вызывает – про того забывает напрочь. Я уж при Фриде об этом говорить не стала. Но это не просто забвение, тут гораздо больше. Кого однажды позабыл – с тем когда-нибудь снова познакомиться можно. А с Дуплем на это надеяться уже нельзя. Если он кого к себе больше не вызывает, значит, позабыл напрочь не только в прошлом, но и на будущее, на веки вечные, можно сказать. Если постараться, я могу, конечно, вашими мыслями начать думать, которые там, на чужбине, вам, может, и пригодились бы, только здесь, у нас, это мысли совершенно бесполезные, вздорные. Может, вы в своих рассуждениях даже до такого сумасбродства дошли, будто Дупль нарочно мне Ханса сосватал, чтобы мне без помех к нему, Дуплю, приходить, если когда-нибудь в будущем он меня вызвать надумает. Вот уж поистине ничего сумасброднее и придумать нельзя. Да где такого мужа сыскать, который помешал бы мне к Дуплю по первому его зову, по первому кивку бегом побежать? Вздор, сущий вздор, тут у самой ум за разум зайдет, когда с такими бреднями играться начинаешь.

– Нет, нет, – сказал К., – ум за разум у нас не зайдет, да и я в своих мыслях так далеко не заходил, как вам подумалось, хотя, по правде сказать, двигался куда-то в ту же сторону. Поначалу меня просто удивило, с какой стати родня Ханса столько надежд возлагала на свадьбу и каким образом все эти надежды и вправду сбылись, хотя и ценой вашего сердца, вашего здоровья? Мысль о причастности Дупля

к этим обстоятельствам, разумеется, напрашивалась, но не в таком – вернее, еще не в таком – грубом виде, как ее представили вы, полагаю, единственно с одной лишь целью опять меня осадить, благо вам это доставляет удовольствие. Что ж, я рад вам его доставлять! Но мысль моя была вот какая: во-первых, очевидно, что Дупль стал причиной этой свадьбы. Не будь Дупля, вы не убивались бы от горя, не сидели бы без дела в садочке, не будь Дупля, вас не увидел бы там Ханс, а не будь вы так печальны, робкий Ханс и заговорить бы с вами в жизни не решился, не будь Дупля, вы никогда бы с Хансом не обнялись в слезах, не будь Дупля, добрый старый дядюшка-трактирщик никогда бы не увидел, как вы в садочке, словно два голубка, сидите, не будь Дупля, вы не были бы столь безразличны ко всему на свете и, значит, не пошли бы за Ханса замуж. Все-таки рискну сказать, что во всем этом Дупль достаточно сильно замешан. Но оно и дальше все одно к одному складывается. Не ищи вы возможности забыться, вы бы уж наверняка не стали так гробить себя работой, а значит, так истово не поднимали бы трактир. Выходит, и тут без Дупля не обошлось. Но и помимо этого Дупль, безусловно, виновник ваших недугов, ведь сердце ваше еще до свадьбы было иссушено пагубной страстью. Остается только один вопрос: чем это родню Ханса так привлекала его женитьба на вас? Вы сами как-то упомянули, что стать возлюбленной Дупля – значит, получить пожизненное высокое звание, которого невозможно лишиться, – наверно, вот это их и привлекло. А кроме того, полагаю, еще и надежда на вашу счастливую звезду, – если только согласиться, что звезда и вправду счастливая, но вы на этом настаиваете, – на то, что звезда эта всегда будет вам сопутствовать, а не покинет вас столь же скоропалительно и внезапно, как покинул Дупль.

– Вы все это всерьез говорите? – спросила хозяйка.

– Всерьез, – не задумываясь, ответил К. – Только я думаю, что родичи Ханса в своих надеждах оказались не совсем правы, хотя и не совсем просчитались, а еще я думаю, что вы допустили ошибку, и я эту ошибку вижу. Внешне вроде бы все удачно вышло, Ханс всем обеспечен, и жена у него из себя видная, семья в почете, хозяйство без долгов. Но на самом деле все вовсе не так удачно, с простой девушкой, полюбившей его первой большой любовью, он наверняка изведал бы счастья куда больше; и если он иной раз ходит по трактиру как потерянный, в чем вы его упрекаете, то лишь потому, что он и в самом деле чувствует себя тут потерянным – ничуть, правда, не будучи из-за этого несчастным, уж настолько я успел его узнать, – однако столь же очевидно и то, что этот ладный, смышленый малый с другой женой был бы куда более счастливым человеком, а значит, и вполне мужчиной самостоятельным, дельным, работящим. И вы тоже нисколько не счастливы и, как сами говорите, без трех вещей, оставшихся на память, жить бы дальше не захотели, да и сердце у вас больное. Выходит, родня в своих надеждах все-таки просчиталась? Нет, я так не думаю. Благословение было над вами, да только вы не сумели его с неба достать.

– Что же мы упустили? – спросила хозяйка. Она лежала теперь, вытянувшись на спине, и смотрела в потолок.

– Дупля спросить, – сказал К.

– Опять вы за свое, – устало бросила трактирщица.

– Или за ваше, – возразил К., – дела-то наши одного свойства.

– Хорошо, что вы хотите от Дупля? – спросила хозяйка. Она теперь села прямо, взбив подушки и откинувшись на них, и смотрела К. прямо в глаза. – Я свою историю откровенно вам рассказала, может, вас это чему и научит. Но теперь и вы откровенно мне скажите: о чем таком вы хотите Дупля спросить? Я еле-еле Фриду уговорила в комнату к себе подняться и там побыть, боялась, вы при ней начистоту говорить не станете.

– Мне скрывать нечего, – сказал К. – Но сперва я хотел бы обратить ваше внимание на одну вещь. Вот вы говорите, Дупль забывает сразу же. Во-первых, мне это представляется крайне маловероятным, во-вторых, это утверждение совершенно бездоказательно, не иначе это сказка, выдумка досужих девичьих умов, сочиненная возлюбленными, которые побывали у Дупля в фаворе. Удивляюсь, как вы способны верить в такие сказки.

– Никакие это не сказки, – проронила трактирщица, – скорее общий наш жизненный опыт.

– Значит, как и всякий прежний опыт, он когда-нибудь опровергается новыми обстоятельствами, – заметил К. – Но есть и еще одно различие между вашим и Фридиным случаями. Невозможно утверждать, что Дупль больше не позвал бы к себе Фриду, ведь дело в известном смысле было совсем не так, скорее, напротив, он ее позвал, а она не пошла. Очень даже может быть, что он до сих пор ее ждет.

Хозяйка молчала и только смерила К. испытующим взглядом. Потом наконец произнесла:

– Я себе наказала все, что вы тут будете говорить, выслушать спокойно. Так что лучше говорите прямо, не старайтесь меня щадить. Об одном лишь прошу: имя Дупля не поминайте. Называйте его «он» или еще как-нибудь, только не по имени.