Заморский принц в нагрузку
Шрифт:
— А на мою супругу лишнего ничего нет? — поинтересовался Аркадий Семенович.
— Боюсь, такой авангард ваша жена носить не станет, — ответила я шефу и повесила трубку. — Так что будем делать?
— В смысле? — не понял меня Облом.
— Позвоним или так нагрянем?
— Думаю, следует нанести визит. Фактор неожиданности всегда хорошо срабатывает на преступника.
— Что ж, давай проверим на вшивость нашу Катю.
Покойная теща Аркадия Семеновича при жизни занимала двухкомнатную квартиру в очень хорошем доме старой постройки с высокими потолками и огромными комнатами. Ко всему прочему
Бульвар Пушкина представлял собой вытянутый на несколько кварталов сквер с большим количеством декоративных елей и сосен, аккуратно постриженных газонов и ярких цветочных клумб, цветы на которых по нескольку раз за сезон обновлялись и пересаживались, так что радовали глаз с ранней весны до глубокой осени. В апреле на клумбах цвели первоцветы, их сменяли нарциссы и тюльпаны, потом высаживались петунии, маргаритки и бархатцы. Под занавес цветочного сезона высаживались мелкие хризантемы, которые до первого снега пышным цветом скрашивали унылую пору года.
Этот бульвар всегда являлся любимым местом отдыха горожан. Может быть, летом здесь немного шумновато из-за открытых кафе, густо натыканных на всем протяжении сквера, но в остальное время года здесь были тишь и благодать. Квартиры в этом районе были немыслимо дорогими. Их было и дорого покупать, и дорого снимать. Аренда такой квартиры тянула от нескольких сотен за двухкомнатную квартиру до нескольких тысяч долларов за квартиру жилплощадью побольше.
Вот эти несколько сотен Аркадий Семенович и перекладывал из одного кармана в другой. Непонятно только, зачем ему это было нужно? Снял бы Катьке жилье попроще, а эту квартиру сдавал бы кому другому, ведь, насколько я могла заметить за долгие годы работы в нашем агентстве, шеф приступами необоснованной щедрости никогда не страдал. Но, возможно, здесь учитывались личные взаимоотношения, или Аркадий Семенович не хотел сдавать квартиру постороннему человеку. А может, у жены Аркадия Семеновича был свой резон? Помнится, я несколько раз видела их вместе, не удивлюсь, если узнаю, что Катька докладывала ей о каждом шаге шефа, получая таким образом скидку за шикарную квартиру.
Облом подрулил к нужному нам подъезду и, заглушив мотор, спросил:
— Пошли? Какая квартира?
— Восьмая. Это должен быть третий этаж.
Мы поднялись по широкой лестнице и остановились перед восьмой квартирой. Я на секунду в нерешительности остановилась. Облом поторопил меня:
— Смелее. Звони.
Через секунду в квартире послышался противный Катькин смех, у меня больно сжалось сердце, она кому-то ответила: «Подожди, я скоро», — и через дверь спросила:
— Кто?
Я растерялась и, не зная, что сказать, повернулась к Облому. Он подошел к двери и громко отрапортовал:
— Сверка счетчиков, откройте.
— В субботу? Сверка счетчиков?
— А когда вас еще можно застать?
Катька щелкнула замком и распахнула перед нами дверь.
— Ира, ты? — Лицо ее мгновенно вытянулось, а подбородок уперся в ямку между ключицами. У Кати была короткая шея, поэтому ей этот трюк удался легко.
— Да, тебя что-то смущает? — спросила я и, отстранив хозяйку, перешагнула через порог, следом за мной втиснулся Облом.
— Да
Я же, напротив, увидев, как враг трепещет, перестала стесняться и размеренным шагом, гордо вскинув голову, направилась в комнату, чтобы во всем разобраться. А вдруг…
Аркадий Семенович после смерти тещи в квартире менять ничего не стал. Из мебели в комнате стояли польская стенка, произведенная где-то в середине семидесятых годов, местами вытертый велюровый мягкий уголок и телевизор. Он был относительно новый, цветной и с дистанционным пультом. Перед диваном стоял журнальный столик с белой скатерочкой, на которой стояли начатая бутылка коньяка, блюдце с тонко нарезанным лимоном, коробка конфет и ваза с фруктами.
Несмотря на середину дня, рядом с диваном горел торшер, окна были плотно зашторены тяжелыми портьерами, полагаю, висевшими здесь еще при жизни тещи Аркадия Семеновича. Катя в силу своих возможностей постаралась создать в комнате атмосферу интима и в дополнение к торшеру зажгла на столе свечу. Нам оставалось узнать: для кого же она так старалась?
На диване, развалившись в вольготной позе, сидел мужчина. В полумраке мне виделись лишь очертания его фигуры. После яркого дневного света я буквально ослепла, поэтому самовольно клацнула выключателем, дабы лучше рассмотреть Катькиного гостя.
На потолке вспыхнула люстра того же исторического периода, что и вся остальная обстановка. Мужчина от неожиданности прищурился и поднес ладонь к лицу, закрывая глаза. Он был невысокого роста и такой же худосочной конституции, как и сама Катька. Редкие русые волосенки были разделены на прямой пробор и приклеены гелем к лысеющей голове. На красавца Карлоса он не походил даже в десятом приближении.
— Катя, кто это? — на чистейшем русском языке подал голос мужчина с дивана.
Нашего прихода он испугался, заморгал белесыми ресницами и почему-то схватил диванную подушку, как бы прикрываясь ею от незваных гостей.
— Кто это? — в свою очередь, спросила я.
— Это — Вася, то есть, конечно, Василий Кузьмич, — прошелестела Катя, совершенно не понимая, что вокруг нее происходит. Почему я врываюсь к ней домой с электриком, сверяющим счетчик, и требую ответа, кто сидит на ее диване? И главное, почему я так нагло себя веду и сую свой нос, куда не следует?
— Ира, это Вася, — из-за моей спины повторил Облом и взял меня под локоть, пытаясь утащить в коридор.
— Сама вижу, что это Вася, а не…
Я хотела сказать, что это Вася, а не Карлос, но в последний момент прикусила язык. Еще не хватало, чтобы Катька-язва узнала, что португальца увели у меня из-под носа. Могу себе представить, в каком свете она преподнесет это широкой общественности. Поэтому я изменила удивленное выражение лица на выражение, которое соответствовало бы радости от нечаянной встречи, и миролюбиво произнесла:
— Вася так Вася. Приятно было познакомиться, мы тут проходили мимо и теперь, пожалуй, пойдем дальше. — Я резко развернулась на сто восемьдесят градусов и уткнулась в широкую грудь Облома. — Пошли, нам пора, — сказала я, подталкивая его к выходу.