Заморский рубеж. Западня для леших. Засечная черта
Шрифт:
Рукояти штурвала были теплыми и гладкими, но его пальцы задеревенели от непрерывного напряжения, и ему казалось, что он держится за раскаленные железные прутья, покрытые острыми зазубринами. «Принцесса» плохо слушалась руля, один грот и два кливера — это насмешка над боевым фрегатом. Эх, поднять бы сейчас все паруса да помчаться-полететь к точке рандеву, как на крыльях. Но поднимать паруса было некому.
Океан ленив, спокоен и пустынен. Бесконечность, безысходность, жара и жажда. Самое страшное — это жажда. Вдобавок саднит неглубокий, но длинный порез на левом плече. Все-таки он пропустил выпад шпагой или алебардой во время той отчаянно лихой контратаки на юте, когда кирасиры железной стеной двинули на них
Как хочется пить! Где же вы, прозрачные реки с кристально чистой водой, бескрайние озера Русского Севера? Увидит ли он их вновь? Доведется ли ему постучаться в ворота монастыря, укрытого в глухой чащобе векового леса, и задать монахам-летописцам, ведающим родословными книгами, тот единственный, но жизненно важный для него вопрос? А сейчас он вновь и вновь спрашивал сам себя совсем о другом и не находил ответа. Зачем он здесь, посреди враждебного океана? Когда все это кончится? И как все это началось?
ПРОЛОГ
— Ну и где же Савва? Что ж его, в Волхов смыло? С вечерней зорьки своего ближнего дружинника дожидаюсь! Али его наказать за нерадивость, али вас за нерасторопность?
Отрок в светло-сером кафтане, простом и удобном, стоял возле отворенной двери в горницу, претерпевал княжий гнев, склонив голову почтительно, но без подобострастия, как и подобает воину.
— Во все ли концы города гонцы разосланы?
— Во все концы, великий князь, — уже в который раз за сегодняшний вечер ответил на сей вопрос отрок, потом не удержался и добавил то, что давно вертелось на языке: — И даже во все началы!
— Что?! Шутить со мной вздумал! А ну, выйди вон, пока цел!
Князь пристукнул кулаком по массивной дубовой столешнице. Немалый серебряный ковш с медовым взваром подпрыгнул, зазвенел жалобно.
Отрок без особой поспешности, четко, по-военному, развернулся, вышел, неслышно притворив за собой дверь в горницу. Он, как и все дружинники, прекрасно знал, что великий князь Александр Ярославович, прозванный в народе Невским, ценит в своих людях не трепет и подобострастие, а смелость и сметливость, любит острое словцо. Вестимо, что робкий с начальством и перед противником оробеет, а удалец бесстрашный и в бой с улыбкой пойдет.
Александр отодвинулся от стола, прилег было на широкой удобной скамье с бархатной обивкой, но потом сел, сцепил руки за головой, откинулся к стене. Маленькая уютная горница княжеского терема едва освещалась лампадой под образами. В слюдяном окошке сгущался холодный сумрак ненастной октябрьской ночи, в частый оконный переплет стучали то ли капли дождя, то ли гонимые порывами ветра последние желтые листья.
Князь уже принял решение, и не в его привычке было откладывать исполнение задуманного. Сразу же после вечерней трапезы он велел позвать к себе верного соратника и давнего друга — Савву, чтобы дать ему важное и трудное поручение. Но Савва как сквозь землю провалился. Хотя замысел князя касался не сиюминутной надобности, а был направлен на многолетнюю перспективу и потому не требовал таких уж немедленных действий, Александр проявлял легкое нетерпение: ему хотелось произнести вслух, проверить на достойном собеседнике давно лелеемые в тайне от всех, а сегодня окончательно созревшие идеи. И сейчас, пока Савву выцарапывали из какого-то весьма укромного, а посему наверняка весьма приятного уголка, князь еще и еще раз обдумывал основные пункты и предпосылки своего грандиозного проекта (а может быть, всего лишь пустого мечтания?), который он с минуты на минуту должен будет облечь в форму приказа.
Александр с грустью и горечью вспоминал о том, как еще с десяток лет назад многие думали, что для Руси наступил золотой век. Несмотря на извечные, проистекающие между многочисленными князьями свары, которые представлялись неизбежными, и посему неизбывными, как холод зимой
Золотой век кончился внезапно и страшно. Орды неведомого кочевого народа, налетевшего из юго-восточных степей и пустынь, прошли огнем и мечом сквозь русские земли. Едва десятая часть населения уцелела на пепелищах разграбленных городов и сел. Хотя земли новгородские волею Божьей сия беда миновала, северные и западные соседи, ранее из простого расчета предпочитавшие войне торговлю, вдруг увидели, что путь товаров из варяг в греки прерван, прежних бескровных выгод и прибылей из угнетенной Руси уже не извлечь, но ее, ослабленную, вполне можно начать грабить практически безнаказанно. Конечно, Александр изрядно отбил охоту у благородных рыцарей к набегам на Русь, но теперь, став великим князем вначале Киевским, затем Владимирским, не отводя руки своей и от любимого Новгорода, он был в ответе за всю землю русскую, и северную, и южную.
Внизу, под оконцами терема, в небольшом дворе, хотя и именовавшимся княжеским, но принадлежавшем Господину Великому Новгороду, послышался топот копыт, замелькали факелы, раздались громкие веселые, чуть хмельные голоса. По-видимому, это вернулись отряженные за Саввой гонцы, наконец-то достигшие успеха в исполнении своего нелегкого поручения. Действительно, вскоре дверь в горницу распахнулась, и пред светлые очи великого князя предстал богатырского сложения дружинник, бодрый и подвижный, несмотря на свои уже немолодые годы. Его нарядный, богато расшитый золотом кафтан, привнесенный им в небольшую горницу дразнящий аромат фряжских вин и каких-то восточных благовоний свидетельствовали, что сей славный муж был обнаружен гонцами отнюдь не на учебном ристалище и не в церкви на вечерней молитве.
— Прости, князь, — чуть ворчливо, с легкой обидой в голосе произнес Савва. — Вроде бы ни войны, ни бунта… Только отдохнуть решил от вечных тягот службы, как тут отроки твои оголтелые вваливаются в самый неподходящий миг… И какой черт им меня отыскать-то помог?
— Ладно, Савва, не поминай нечистого всуе. Нужен ты мне по делу важному. Только тебе довериться могу. Садись к столу. Коли не доел, не допил, велю сейчас принести медов да закуски. Разговор у нас с тобой будет долгий и тайный.
— Ни мгновения для личной жизни, все — на алтарь отечества! — по-прежнему чуть капризно, с уверенностью старого друга, которому многое дозволено, ответствовал Савва, усаживаясь напротив князя.
— Начну я разговор наш с самого главного, — медленно, с расстановкой, как бы рассуждая вслух, произнес Александр. — А главным, как ты сам наверняка понимаешь, у великого князя сейчас может быть лишь одно: как Русь от ордынского ига избавить.
При этих словах князя Савва мгновенно посерьезнел, напрягся, лицо его утратило выражение благодушия и веселого лукавства. Сейчас он даже в роскошном купеческом одеянии стал походить на грозного умелого воина, прошедшего через десятки кровавых битв и труднейших походов, кем, собственно, и был на самом деле.