Замуж не напасть
Шрифт:
Разговор между ними стал выглядеть какой-то балансировкой на грани пошлости и пустого трепа, поэтому Евгения решила: пора и честь знать! Она поднялась с бревна и проговорила светским тоном:
— Благодарю за доставленное удовольствие видеть вас!
— Ну ты даешь! — присвистнул он, не трогаясь с места. — А говорила, что не кокетка. Чего это вдруг ты спохватилась? Вспомнила о супружеском долге? Забыла сварить борщ?
Она фыркнула.
— Я тебе неприятен?
— Отнюдь!
Вот черт, опять кого-то копирует! Неужели действительно она не умеет
— Тогда пойдем.
И она пошла. Не думая о том, что кто-то из знакомых может ее увидеть. Об Аркадии она почему-то не вспомнила.
Квартира ее нежданного знакомого вовсе не была похожа на вертеп, чего она в глубине души боялась. И похоже, не было в ней постоянной женщины. И шторы на окнах были, и тахта покрыта хорошим покрывалом, и картина на стене намекала на некий уют… Но огромный музыкальный центр на полкомнаты, инструменты в ящике, у батареи, стопки кассет повсюду…
— Да разведен я, разведен! — сказал он раздраженно — что-то такое уловил в том интересе, с которым она оглядывала его квартиру. — Никто посторонний сюда не войдет, никто не постучит! Это моя квартира!
— Пожалуйста, — пожала плечами Евгения. — Я на нее вовсе не претендую.
— Прости! — Он поцеловал ее руку. — Не обиделась? Я быстро. Поскучай немного.
Он не стал включать верхний свет, зажег торшер с темно-бордовым абажуром и поставил какую-то музыку. Знакомое, подумалось Евгении. Хампердинк, что ли? Но вслух она своих догадок высказывать не стала, чтобы не попасть пальцем в небо. Наверняка он меломан, знаток… Музыка как-то незаметно захватила ее. Она будто лилась потоком со всех стен и мягко окутывала, завораживая. Что там говорил по этому поводу Остап Бендер? «Типичный охмуреж под звуки мандолины». Кажется, она произнесла это вслух, потому что вернувшийся из кухни с подносом Виктор кивнул:
— А то нет!
Из маленькой навесной полки — книжной, приспособленной под мини-сервант — он достал бокалы. На журнальном столике уже стояла бутылка какого-то вина.
— «Киндзмараули», — похвастался Виктор. — Из Тбилиси друг привез.
Может, еще не поздно встать и уйти? Но Евгения продолжала сидеть, понимая, что она уже заступила за черту. В детстве, играя в «классики», в таких случаях они кричали друг другу:
— Стратила!
То есть на время выбыла из игры. Вот и она выбыла. Из своей привычной жизни.
Тот день, когда она познакомилась с Виктором и провела у него ночь, вернувшись домой под утро, перевернул ее жизнь. Прежде подруги рассказывали Евгении, что сексом можно заниматься долго, но, сколько она себя помнила в семейной жизни, лишь первую неделю медового месяца они… совокуплялись — какое мерзкое слово! — дважды в день, утром и вечером, потом только вечером, перед сном, потом раз в неделю, потом… Но чтобы всю ночь! Она считала, что женщины, рассказывая о таком, просто преувеличивают.
Вначале она еще повторяла себе: нужно идти домой, но время вдруг стало существовать отдельно от нее. Шло себе и шло, где-то в другом измерении, пока не стало светло за окном.
Сонный Виктор
— Я тебя провожу.
— Не нужно. Уже утро, а я живу в соседнем доме, — сказала она, целуя его в губы, и смутилась: на нижней губе Виктора темнел синяк. «Евгения, ты страшная женщина!» — подумала она.
— Я буду ждать тебя завтра. В семь, — сказал он. Евгения лишь усмехнулась про себя: ее любовник! У нее никогда прежде не было любовника. А теперь она шла домой, как… А как она шла? Боялась?
Евгения будто видела себя со стороны — гулящую жену. Как встретит ее муж? Конечно, изобьет! Когда-то он вроде занимался боксом. Врежет слева! Врежет справа! Как говорили в детстве у них во дворе: и кровянкой умоешься! Но думала она об этом как-то лениво и почти без волнения.
Она открыла своим ключом дверь и переступила через порог.
Аркадий спал. Она решила это в запале, глянув на его спокойное, расслабленное лицо. Неужели любящий муж будет спокойно спать, не зная, где всю ночь была его жена? Она вгляделась в его лицо — слишком спокойное. Обычно, лежа на спине, он храпит. И приоткрывает рот…
Непонятно, почему ей лезли в голову эти идиотские подробности?
— Аркадий! — тихонько позвала Евгения.
Муж не отозвался, хотя ресницы его дрогнули, и перевернулся на другой бок.
Не спит! Он же не спит!
Нарисованный ею образ взбешенного супруга оказался явно из другой книжки. А этот, настоящий, на ее измену реагировать не хотел.
«Встань, пожалуйста! — мысленно заклинала она. — Ударь! Крикни! Разбей что-нибудь! Неужели тебе все равно?!»
Он не шевелился. Неизвестно, сколько бы еще она так стояла, если бы не услышала знакомое похрапывание. Теперь он действительно заснул! Успокоился — его жена домой вернулась…
Выходит, для осуждения поступка Евгении у него не нашлось даже слов?
А ведь так было всегда, вдруг поняла она, всю предыдущую жизнь. Просто на фоне всевозможных незначительных событий его равнодушие не так бросалось в глаза. Жили рядом два бесчувственных существа. Сосуществовали. Как две протоплазмы. Две амебы. Две медузы… Она содрогнулась.
«Ты во всем виновата! — сурово сказал ее внутренний голос. — Ты не хотела этого видеть! Ты выдумала своего мужа от начала до конца. Приписывала ему мысли, которых он не имел! Придавала его словам смысл, который он в них не вкладывал! Даже подругам хвасталась, какой Аркадий необыкновенный и как ты его любишь!»
Она стыдилась признаться самой себе, что ее замужество „ было ошибкой. А поскольку в муже не было пороков, из-за которых распадались все известные ей браки — он не пил, не изменял, зарплату всю отдавал, — получалось, не к чему придраться.
Семнадцать лет! Господи, целая жизнь, прожитая без любви. Жизнь-иллюзия, жизнь-сон, жизнь-самовнушение…
Она разделась и легла на край кровати, стараясь не дотрагиваться до Аркадия. И провалилась в тяжелый, глубокий сон.
Проснулась Евгения, когда солнце ушло уже на другую сторону квартиры — задернутые шторы создавали в комнате !: