Замуж не напасть
Шрифт:
Со дна старенького чемодана Евгения достает черное платье. Сколько лет ему? Да уж никак не меньше десяти. Раньше она охотно носила черное, а вот сейчас ничего такого не покупает. Платье оказывается неожиданно велико. Как же раздобрела тогда Евгения, эдакая солидная мать семейства! Даже упивалась своей солидностью в двадцать шесть лет…
Соседка Кристина ссужает ее черной косынкой. У Кристины есть все для любых церемоний. У ее мужа столько родственников, что на каждый месяц приходится какое-нибудь
Машу она немного знает и все ахает:
— Такая молодая, веселая женщина — умерла?
— Ее убили! — говорит Евгения; к счастью, Кристина никаких подробностей не знает, потому и не будет эту правду опровергать.
— Подожди минутку! — просит Кристина и убегает в свою квартиру. Возвращается она с подносиком, на котором стоят хрустальный графин с какой-то рубиновой жидкостью и две рюмки. — Давай выпьем за помин ее души. Царство небесное твоей подруге! Пей, пей до дна, ты сама бледная, еще в обморок упадешь!
Людей на похоронах Маши много. Оживленное в последнее время, ее лицо опять приобрело привычную унылую желтизну. Дело даже не в том, что смерть никого не красит, думает Евгения, а в том, что Маша вернулась к тому, от чего уходила. Обессилевший от горя отец вцепился в края ее гроба и не сводит глаз с умершей дочери. Разве мог думать он, старый и больной человек, что переживет свою цветущую дочь?!
В автобус-катафалк с гробом Евгения не садится. Потому что не в силах видеть выставленное напоказ горе Сергея, за которым ей одной видится удовлетворение.
В какой-то момент у нее мелькает мысль, что она ошибается. Не может же хорошо знакомый человек быть таким монстром?! Но она упрямо сжимает зубы, не давая себе труда расслабиться. Маша должна быть отомщена. Как, она пока и сама не знает, но чего в ней точно нет, так это страха перед Сергеем. А ведь если он такой, каким она себе его представляет, вряд ли он оставит Евгению в покое. Пусть, как считает Надя, ничего нельзя доказать, но он все время будет помнить о том, что один человек на свете правду ЗНАЕТ!
На кладбище она выходит из автобуса и бредет вместе со всеми к вырытой могиле, возле которой на предусмотрительно захваченных из дому табуретках располагают гроб. Для тех, кто захочет с Машей проститься.
Отца умершей с трудом уводят, и он со стороны невидящим взглядом тоскливо смотрит на могилу. Сергей что-то командует могильщикам. Сейчас они закроют крышку, и Евгения никогда больше не увидит Машу. Она бросается вперед, к гробу, и кричит:
— Ма-ша! — Но тут ноги ее подгибаются, и она падает на колени, почти воя жутким голосом: — Прости, Маша, прости!!!
Кто-то хватает ее, поднимает с колен, но ноги ее не держат, так что в конце концов Евгению несут на руках. Это Толян.
— Успокойся, родная, пожалуйста, успокойся! — шепчет он ласково.
— Толя, нашатырь дай! — как сквозь вату говорит кто-то, кажется, Лена, но Аристов только отмахивается.
Придерживая Евгению одной рукой, он открывает машину и усаживает ее на переднее сиденье, щелкая привязными ремнями. Потом рывком трогается с места.
Последняя ее мысль: «А как же Нина?»
И Евгения теряет сознание.
Приходит она в себя от того, что Аристов, разжимая ее зубы, вливает ей в рот какую-то жидкость из плоской фляжки.
Горло обжигает крепкий напиток, Евгения кашляет, но почти тут же чувствует, как кровь приливает к голове, будто стиснутой мощными тисками. Тиски разжимаются, отпуская ее, и вздох облегчения рвется из груди.
— Ну вот! — удовлетворенно хмыкает Толян, завинчивая крышку. — А то выдумали — нашатырь! Зачем нам эта химия? Что может быть лучше чистой хлебной водки?
Она расслабленно откидывается на сиденье, и Аристов опять застегивает на ней привязной ремень.
— Не для тебя, Жека, такие мероприятия, — говорит он, выруливая с обочины на трассу. — Чересчур ты эмоциональная!
— А как же Нина? — все-таки спрашивает она.
— Ткаченки ее домой завезут. Они же еще на поминки останутся. Сергей просил.
— Он и меня просил… — разлепляет сухие губы Евгения, — не приходить на похороны.
— Надо же! — Аристов с удивлением косится на нее. — Чего вдруг?
— Я — единственная, кто знает, что он убил Машу. Толян от неожиданности вздрагивает, и машина резко виляет в сторону.
— Что за странная шутка?
— Разве такими вещами шутят?
— Помолчи, — просит Аристов. — Вон, опять побледнела. Не могу же я все время давать тебе виски. Во-первых, это очень дорогой напиток, во-вторых, у тебя появится привыкание к алкоголю, а ты знаешь, что женский алкоголизм неизлечим.
У дома он, бережно поддерживая под руку, высаживает Евгению из машины и на лифте поднимается с ней в ее квартиру.
— Пойдем, умоемся холодной водой, снимем эти черные тряпки — они только усугубляют стресс.
Он умывает ее, переодевает в ночную сорочку, без малейшего намека на интимность, стелит постель, пока она без сил лежит в кресле, на руках относит ее и укрывает одеялом.
— Мне неудобно, — пытается протестовать Евгения, — ты возишься со мной будто с тяжелобольной.
— Еще чего! Это мы привыкли не обращать внимания на стрессы, а американцы давно заметили: ничто так не подрывает иммунитет, а значит, сопротивляемость различным болезням, как они… И потом, разве ты не возилась со мной, когда я надрался?