Замуж по контракту

Лав Агата

— А если я буду кричать?

— Ты будешь кричать.

Он его грязноватой интонации приливает кровь к щекам. К счастью, Бестужев дает мне передышку. Он поворачивает к входной двери и впускает внутрь двух официантов в темно-красных фирменных жилетках. Они вкатывают в номер столик с изысканной сервировкой, которой мог бы позавидовать лучший ресторатор страны. Кремовые тарелки, бокалы на тонких ножках, ваза с ярким пышным букетом и хромированные крышки, под которыми скрыты главные блюда.

Влад показывает

ладонью, чтобы столик выкатили на террасу, и бросает на меня красноречивый взгляд. Мы не произносим ни слова при посторонних, но наш разговор продолжает. И именно с того момента, где он пообещал, что я буду кричать этой ночью. Я выдерживаю его взгляд и перестаю смущаться. Вместо этого я поднимаюсь с кушетки и плавным красивым шагом направляюсь к нему.

— Вечер становится интересным, — произношу. — И многообещающим.

— Чем быстрее мы поужинаем, тем больше времени останется на “многообещающее”.

— Но я люблю растягивать удовольствие, — я киваю в сторону столика, с которым уже закончили официанты.

— Ты любишь испытывать мое терпение.

— Я слышала, у мормонов вообще нельзя ничего “обещать” до свадьбы.

— Ты мормонка?

— А я не говорила?

Влад тяжело выдыхает, а мне становится приятно, что я впервые переострила его. Я не сдерживаю эмоции и смеюсь, а потом становлюсь на носочки, чтобы взять его красивое лицо в ладони.

— Ты уже пришел в себя, — добавляю шепотом. — Тебя отпустило, я вижу.

— Нет, я в ужасном состоянии, — тут же отзывается Бестужев. — Мне по-прежнему нужна помощь.

Он утягивает меня на террасу, словно и вправду собрался побыстрее закончить с ужином.

Влад забывается рядом со мной. Так и должно быть. Даже когда минует опасность с Павлом и Самохиным, останется жестокий мир большого бизнеса. А в нем всегда будут проблемы, вызовы, важные встречи, после которых Влад будет приходить ко мне. Чтобы выдохнуть и перестать изображать из себя создание из стали.

Черт, я так хочу видеть его уязвимым! Живым и настоящим. Как сейчас…

Я улыбаюсь ему и поправляю плед. Мягкая ткань норовит скатиться с плеч, а вечерняя температура не подходит для моего легкого костюма. Впрочем, это не мешает наслаждаться ужином. На большом балконе чудесно, город далеко внизу вместе с шумом и круглосуточной суматохой. Номер отлично придуман: мы находимся на открытом пространстве и в то же время надежно спрятаны от чужих взглядов.

— Замерзла? — спрашивает Бестужев, когда я в сотый раз поправляю плед.

Он не дожидается ответа и меняет место. Подсаживается ко мне, сгребая в объятия и прислоняя к своему крепкому телу.

— Устрицы меня не впечатлили, — признаюсь.

Я откидываюсь на его плечо и смотрю на звездное небо, которое делает волшебный подарок и показывает целые созвездия. В последние дни

было облачно, так что я успела забыть, что небо бывает таким красивым.

— С ними или случается любовь, или отвращение, — подшучивает Влад.

— Очень и очень на любителя, — я соглашаюсь и отодвигаю тарелку с морскими моллюсками подальше.

Влад смеется. Я чувствую колебания воздуха от его выдохов и тоже улыбаюсь.

Впервые за ужин повисает молчание. Невозможно забыться окончательно, да и пусть. Я понимаю, что мы оба вернулись мыслями к тяжелому дню, но никто из нас не произносит ничего вслух. Иногда слова лишние. Влад теснее прижимает меня к себе, а я запрокидываю голову ему навстречу.

Иногда лучше вовсе без слов. Особенно когда можно обойтись верными прикосновениями. А Влад целует так, как умеет только он. Я смелею под его натиском и прикусываю его нижнюю губу. Слышу что-то похожее на рычание, от чего выпитый бокал вина вдвое повышает свой градус в моем кровотоке.

— Отнести тебя в спальню? — спрашивает Влад, нажимая ладонями на мою талию.

Плед сдается первым и соскальзывает в пропасть. Исчезает. Я остаюсь в сильных руках Бестужева, в которых намного теплее. Нет, в них жарко… До острого предела, они обжигают и следующим касанием унимают пожар плоти. И так снова и снова.

Ближе и ближе.

Я забываю вопрос Влада. Он же что-то спрашивал? Он, кажется, и сам забыл. Он утягивает нас к спинке дивана, рывком скидывает лишние подушки и прижимает меня к шелковой обивке. Я соскальзываю с нее, стоит ему чуть подтолкнуть, и оказываюсь под его тяжелым каменным телом. Это длится всего секунду. Влад переносит вес и дает мне сделать глоток воздуха.

— Малыш, — произносит он и запутывается в собственных выдохах. — Иди ко мне.

Я иду.

Тянусь и открываюсь.

Позволяю ему всё, что только прочнее связывает мужчину и женщину. До судорожных выдохов и пойманных в взаимный замок пальцев, до нестерпимой нежности и рваных вспышек голода, до хриплого шепота и ярких импульсов удовольствия.

Ближе и ближе.

Я иду.

Тянусь и открываюсь.

Ближе и ближе.

— Боже, — произношу то ли вслух, то ли в мыслях.

Я до боли сжимаю Влада, царапая его спину, и сквозь мутную пелену смотрю на его лицо. Его взгляд тоже направлен на меня, он впитывает каждое мое движение и постепенно приходит в себя.

Мы сделали это вместе?

Одновременно?

Так бывает?

Я думала это сказки из фильмов с актерами с идеальными телами и идеальными чувствами.

— Небо не обрушилось, — произносит Влад.

Эта фраза принадлежит мне. Я во второй раз убеждаюсь, что Бестужев слушает, что я говорю. Он запоминает мои слова и находит момент, чтобы вернуть мне их с легкой усмешкой.