Замуж за принца любой ценой
Шрифт:
Он вдруг отворачивается, и снова поднимается ноги, принимается ходить. И это невыносимо.
— Я не понимаю, Дел, — говорит он, голос чуть дрожит. — Нет ни одного пути, ведущего к такому будущему. Ни одного. Оно словно берется из ниоткуда. Так не бывает. Я не понимаю. Ни одной ниточки, ни одного намека. Так просто не может быть… Если бы я знал, что нужно сделать, чтобы это стало возможным… я готов на все… Но я не знаю. Словно стена. Ничего.
Он скрипит зубами. Пальцы сжаты в кулак.
Адель понимает, что замирает сердце.
«Адель Бреннан, — так явственно слышит она, — вы обвиняетесь в том, что без специального разрешения воспользовались силой времени, создав временную петлю, что повлекло за собой глобальные изменения…»
Адель Бреннан… Там, в том сне рука Йоана касается ее плеча. «Не бойся. Все будет хорошо, Дел». Она его жена. Его, а не Рона.
Адель Бреннан. Йоан возвращается в Несбетт, и они встречают его у ворот потому, что он король. Он же домой возвращается.
Ниточка есть. Нужно только найти и ухватиться.
22. Песни у костра
Палатка Йоана сгорела.
Следующей ночью.
Когда Адель прибежала, вместе со всеми, уже потушили. Шум, крики, кругом народ…
Йоан сидел рядом на своем сундуке, без рубашки и босиком… один сапог рядом. Второй, видимо, он найти не успел, а теперь уже поздно. Розовая полоска ожога на плече.
«Не подходи, — услышала Адель в голове голос Йоана. — Сейчас совсем лучше не подходи ко мне, Дел. Не обижайся. Не при всех».
Она понимала, и обижаться уж точно не собиралась. Только волновалась за него.
Видела потом, как к Йоану подошел король, они вместе ушли в королевский шатер.
Тавиш увел Адель спать.
Потом говорили — искра от костра попала, такое случается… давно не случалось, правда, мало кто помнит, но… бывает же.
Осталось еще полтора дня и ночь до Леруика.
Тавиш не отходил ни на шаг. Теперь особенно. Не подпускал никого. Адель даже казалось, он и ночами почти не спит, но осталось совсем немного…
Дядя несколько раз пытался подойти поговорить с Адель, непременно наедине. Но Тавиш очень жестко сказал, что только в его присутствии. Он ее брат, опекун, мормэр Уинка, и вообще, если речь идет о статусе, то вполне имеет право дядю лесом послать. Дядя, конечно пытался настаивать, и даже буркнул что-то, вроде: «такой сопляк не имеет права указывать мне! Ты забыл кто я?» На что Тавиш неожиданно рявкнул, что «указывать мне имеет право только король. А твое сраное герцогство я хоть завтра перекуплю со всеми потрохами и сровняю с землей. Пошел вон!» И дядя неожиданно ушел, хоть и, без сомнений, затаил злобу.
«Может, не надо было так?» — попыталась было Адель.
«Надо», — холодно сказал Тавиш. «Либо ты заставляешь с собой считаться, либо пляшешь под чужую дудку. Есть случаи, когда на грубость — только грубостью. Ангус знает, что я действительно способен сделать то, о чем говорю».
Тавиш способен. Уинк — самая богатая провинция Олгершира. Деньги, связи отца… и мертвая деловая хватка Тандри, как же без этого, это в крови. Тавиш всегда был в курсе всех дел, наверно, лет с десяти, отец брал его с собой во все поездки, на все приемы.
Глядя на брата в такие минуты, Адель сама начинала его немного бояться. Он вдруг становился словно старше лет на десять, внушительнее. Менялся голос и даже взгляд. Не мальчишка, но суровый взрослый мужчина, привыкший получать свое.
А потом, поздно вечером, они сидели у костра, и Тавиш пел песни, играя на лютне.
Для Исбел.
Она, конечно, тоже была вместе с братом, сидели все вчетвером. И Тавиш пел лиричные древние баллады о любви, торжественные — о богах и великих героях, а потом снова о любви. Невероятно проникновенно. Его голос, глубокий и чистый, стремился ввысь и к самому сердцу, не оставляя равнодушным никого. Вокруг уже собрались слушатели.
Адель никогда не думала, что он так поет. Никогда не слышала.
Нет, конечно, их учили в детстве, но Тавиш всегда норовил улизнуть. Война и математика интересовали его больше, чем музыка и танцы.
Исбел сидела, не проронив ни слова, но ее глаза блестели так красноречиво.
Доунан откровенно скучал.
— А можешь что-нибудь повеселее? — попросил он, наконец.
Тогда Тавиш спел «Следка-дракон», о морском драконе по имени Следка, который поспорил с капитаном быстроходного корабля, что облетит вокруг всего света быстрее, чем тот доплывет до противоположного берега.
Исбел весело смеялась.
— Не, это детская песня, — фыркнул Дон. — Давай что-нибудь нормальное.
Тавиш предположил было, что все «нормальное», очевидно, не стоит петь в присутствии дам. Охотничью «Белый снег» он забраковал сразу, «Вереск цветет для тебя» — тоже. Про «Выше огня» даже слушать не стал.
— Да что же такое! — Дон озадаченно тер подбородок. — Поешь ты хорошо, а спеть ничего не можешь. А «Ласточка моя» — знаешь? Про горбатую бабу и про любовь. Там ничего такого, хорошая песня!
Тавиш усомнился, что совсем ничего. Тогда они вместе вспомнили первый куплет, потом второй…
— Нормально, пой уже! — потребовал Дон. — Если вдруг и попадется какое-то слово, так ты пропусти. Уж очень ее люблю.
Тавиш сдался. Первый куплет действительно оказался хорош, и второй тоже, но в третьем он, хмыкнув, пропустил, пару слов. А вот четвертый совсем не задался. Тавишу удавалось одно слово из трех, да и то невнятно.
— И пусть она горбата слегка, но дырка у ней что надо! — неожиданным басом подтвердил Йоан из-за спины. — Эх! Ласточка моя!