Замужество Сильвии
Шрифт:
Я рассказываю историю жизни Сильвии Кассельмен не только для того, чтобы показать, чем она была до нашей встречи, но и чем она стала потом. Я хочу изобразить процесс роста ее души, и в этот момент поворотным пунктом для нее явилось знакомство с вопросом классовой борьбы и то, как она реагировала на это открытие. Вы, может быть, скажете мне, что вас борьба классов нисколько не интересует, но вы не станете отрицать факта, что в наш век миллионы меняют свою жизнь в зависимости от подобного открытия. Передо мной, например, была молодая женщина, которую учили держать свои обещания, и она обещала любить и почитать своего мужа и повиноваться ему; но задача эта усложнилась для нее, когда она поняла, что такое заработная плата, тогда как он не понимал этого, да и не желал понимать. Если это покажется вам немного странной канвой
И я прочла ей маленькую лекцию по политической экономии […]
Наслушавшись от меня рассказов о жизни трудящихся, Сильвия горела желанием навестить меня, а я, конечно, с радостью пригласила ее к себе. Я раздобыла чай какой-то фантастической марки и посуду для его приготовления. Она приехала и пришла в восторг от моих трех комнат и ванной, каждая из которых была меньше чулана в ее собственном доме. Я заподозрила в этом восторге южную noblesse oblige. [1] Но в моей комнате было несколько полок с книгами, и я знала, что для Сильвии ван Тьювер они значили в тот момент больше, чем гардеробы, набитые платьями.
1
Noblesse oblige (англ.) – положение обязывает.
Я с удовольствием убедилась, что мои усилия не пропали даром. Она много размышляла после нашего свидания и даже нашла среди своих развлечений время прочесть выдержки из книги, о которой я как-то упомянула в разговоре. Это был Веблен, и я с удивлением следила за тем, как она реагировала на то, что прочла в его труде.
Когда я говорила ей о заработной плате и условиях труда, то все это должно было казаться моей южной принцессе чем-то очень далеким, чем-то таким, что она с трудом представляла себе в реальности. Но тема, которой касался Веблен, – праздные богачи и те способы и приемы, которыми они осуществляют свою власть, – была непосредственно близка ей. Тонкости светского тщеславия, едва ощутимые различия между новоиспеченными богачами и людьми, разбогатевшими в давние времена, величественная самоуверенность последних и беспокойная робость первых – все это Сильвия знала так же хорошо, как птица ощущала направление ветра. Но для нее было неожиданностью найти в мире книг научное объяснение всех этих знакомых деталей, к тому же изложенное словами, объяснение которых ей приходилось искать в словаре. «Недопустимая праздность…», «Неправильное разделение благ…»
– О, Боже мой, как странно! – восклицала Сильвия.
Какой поток воспоминаний пробудила в ней книга знаменитого социолога! Этот поток унес ее обратно в Кассельмен Холл, всколыхнув со дна ее памяти все мельчайшие впечатления юности. Если бы только Леди Ди могла прочесть книгу Веблена, сколько очков она дала бы ему вперед! Никто не знал так хорошо технических деталей светского механизма, как двоюродная бабка Сильвии. Она вникала во все мелочи и умела по шелесту нижней юбки отличить, из дорогого или дешевого шелка она сделана. И при этом ее техника была достаточно богата, чтобы охватывать не только самого человека, но и весь окружающий его ландшафт. «Каждая девушка должна иметь свой реквизит» – это было одно из ее любимых изречений, и Сильвия должна была иметь специальную коляску для катания, специальную лошадь для верховой езды и специальные розы, которыми не разрешалось пользоваться никому, кроме нее.
Веблен считал все это «непроизводительной тратой времени».
– Странно, – рассказывала Сильвия, – но у нас все только и гордились такой непроизводительной тратой времени. Вот, например, милый дядя Базиль. Более достойного епископа никогда не существовало, но у него была слабость всегда самому разрезать за столом мясо. По его мнению, истинного джентльмена можно всегда отличить по тому, насколько ловко он умеет разрезать жаркое. И дядя горячо восставал против современной тенденции возложить эту обязанность на дворецкого. Он любил распространяться на эту тему и иллюстрировал свои высказывания изящными движениями ножа. Сильвия помнила, как ее отец и дети Чайльтона скрепили раз проволокой суставы утки, чтобы задать работу епископу. Трудясь над птицей, дядя Базиль сохранял полное достоинство,
Так жили в Кассельмен Холле. Необузданные, беспечные люди, точно малые дети, наполняли жизнь шалостями и пустяками. Для них не существовало ничего чересчур сумасбродного, и всякая самая нелепая фантазия тотчас же приводилась в исполнение. Однажды какая-то кузина, гостившая в Кассельмен Холле, заявила, что она не понимает, почему люди не едят полевых крыс. Крыса, питающаяся зерном, – животное вполне чистое и гораздо более разборчивое в еде, чем свинья. Тогда «мисс Маргарет» потихоньку приказала поймать на гумне крысу, зажарить ее и подать на одном блюде с жареными белками, а сама наблюдала, как ничего не подозревавшая гостья с удовольствием уплетала крысу. И ведь это была миссис Кассельмен из Кассельмен Холла, мать пятерых детей, представительная дама, так величественно выступавшая в паре с губернатором, открывая бал. «Майор Кассельмен, – говорила она обычно своему супругу, – вы можете отвести меня в спальню и, когда дверь будет плотно заперта, можете плюнуть в меня, если хотите, но не пробуйте даже вообразить про меня что-нибудь недостойное на людях».
С течением времени мы с Сильвией сделались добрыми друзьями. Несмотря на всю свою гордость, она очень страдала от одиночества и нуждалась в человеке, которому она могла бы открывать свою мятущуюся душу. А кому же ей было довериться, как не мне, простой женщине, уроженке Запада, которая была так далека от ее мира, далека не только в смысле общественного положения, но и в смысле идеологии.
Прежде чем проститься со мной, она сочла нужным затронуть вопрос о моих отношениях с этим миром. Сильвия обладала очень остро развитым чувством общественности. Она точно знала свои обязанности в отношении каждого члена общества, она знала, когда ей следует сделать визит, сколько времени пробыть, и чего, в свою очередь, она вправе ожидать в этом отношении от другого лица; она предполагала, что и другое лицо знает это так же хорошо, как она, и, совершив малейший промах, сама страдала от этого. Поэтому теперь, затрагивая подобный вопрос, она рассчитывала на мою снисходительность.
– Видите ли, – объяснила она, – мой муж не поймет этого. Мне, может быть, удастся постепенно изменить его взгляды, но если я сразу напугаю его…
– Дорогая миссис ван Тьювер… – начала я с улыбкой.
– Вы, право, не представляете себе, как это сложно, – настаивала она. – Дело в том, что он необычайно серьезно относится к своему общественному положению. И вот, если я начну действовать чересчур решительно, если все станут говорить о том, что я делаю, и каждый пустяк, нарушающий общепринятые правила, будет преувеличиваться…
– Моя дорогая девочка! – перебила я ее снова. – Помолчите минуту и дайте мне сказать.
– Но мне неприятно думать, что…
– Не беспокойтесь о моем мнении. Я вполне довольна. Вы должны понять, что социалист не может относиться к подобным вещам так, как вы. Мы оцениваем их с точки зрения экономики и после этого считаемся с ними не больше как с простыми данными. Я могу встретиться с одной из ваших лучших приятельниц, и она может отнестись ко мне свысока, но я не подумаю при этом, что она хотела оскорбить меня как личность. Я пойму, что тут сыграли роль мой западный акцент, моя шляпа в сорок центов и тому подобные мелочи, по которым она определяет, к какому классу я принадлежу. Моего настоящего я никто не может осудить, пока не проникнет в него.
– Ах! – воскликнула Сильвия, и глаза се заблестели. – Я вижу, что и вам не чужд своего рода аристократизм.
– Я хочу только одного, – продолжала я, – приблизить вас. Я старая наседка, а цыплята мои выросли и покинули свою мать. Вот мне и хочется понянчить кого-нибудь. Ваше великолепное общество в моих глазах одна только помеха, потому что оно мешает мне заключить вас в объятия так, как бы я этого хотела. Вам надо будет придумать для меня какую-нибудь роль, которая давала бы мне возможность видеть вас. Выдайте меня за кого хотите: за специалистку по вопросу о яслях, которыми вы интересуетесь, за преподавательницу или симпатичную почтенную швею, штопающую ваши шелковые чулки.