Замужество Татьяны Беловой
Шрифт:
— Эти другие, конечно, самые хитрые из всех чудаков? — насмешливо подсказал Вагин.
— Точнее, считают себя самыми хитрыми.
— И преуспевают, конечно, прежде всего за счет донкихотов-гениев?..
— Они умеют и это. Но чаще за счет третьих…
— Есть и такие?
— Есть. Те всем сердцем рады бы попасть в первую категорию чудаков, да у второй каша жирнее. Так и чудачат, бедные, всю жизнь с разбитым сердцем…
— Их остается только пожалеть. — Этого такому чудаку мало. Вагин уже открыл рот, но я перебила его:
— Трудно бедным чудакам понять друг друга! — И упала на воду так, чтобы брызги окатили его, поплыла от берега.
— Выбирайте категорию! — засмеялся Олег и поплыл за мной.
Оглянулась.
— Виктор Терентьич, сейчас опять мель будет! — крикнула я.
Он резко повернулся и поплыл к берегу. Теперь уж все расскажет Анатолию. Ну и пусть!.. «Пусть! Пусть! Пусть!» — повторяла я. Олег плыл на боку рядом, я видела его мокрое лицо, радужные капельки на ресницах, на выгоревших льняных бровях. И не могла понять, как он относится ко всему, что случилось, ведь намеки Вагина трудно не заметить, а Олег — друг Анатолия. Но, может, он совсем и не думает об этом, ведь я еще не жена, а всего-навсего невеста Анатолия, мне еще не поздно все перерешить, и ничего нечестного в этом не будет. Анатолий нашел бы выход, как он умеет это, все встало бы на свои места, никому и в голову не пришло бы коситься на нас. А сумеет ли Олег найти такую форму?.. Нет, наверно. Предлагал тогда Анатолию соврать Снигиреву, сказал: «Эта ложь во спасение». А по-настоящему врать не может, даже в мелочах. А вот Анатолий… Он как-то удивительно просто, если только ему самому нужно это, может превратить нечестность в честность, так объяснить лживость, что она перестает быть лживостью. И главное, сам он тотчас уверует, что это порядочность и честность. Да, он такой… И тут я впервые задумалась о страшной гибкости Анатолия в жизни, не осознанной им самим: сам он никогда не видел этого, Даже обиделся бы, если ему сказать… Я перестала плыть; значит, все теперь зависит от меня, только от меня! И сразу же почувствовала, что не смогу, наверно, ни на что решиться. И ведь еще неизвестно, любит ли меня Олег. Но даже если и так, разве я могу отказаться от всего того уверенного и благополучного, что связано с Анатолием и чего я так желала, добилась с таким трудом?
Олег лежал на воде рядом, по-мальчишески прижимая к ней раскрытые глаза. Он улыбнулся, заметив, что я смотрю на него:
— На границе двух миров!..
И я, забыв обо всем, тоже попыталась увидеть одновременно и небо, и солнце, и мутно-зеленую толщу воды. Глазам было щекотно, в них расплывались радужные круги. На миг я потеряла всякое ощущение реальности, у меня чуточку закружилась голова, и я невольно схватилась за руку Олега, а он готовно вытянул ее, поддерживая меня. Мы смеялись, он что-то говорил, а я все держала его за руку и терла другой рукой глаза. Он был теперь совсем таким, как я сама сейчас. Этого, нельзя было объяснить словами, но это было так. И опять-таки с Анатолием у меня никогда не бывало такого ощущения, хотя я совершенно не могла представить себе, что именно сделает Олег в следующую минуту, а почти все поступки Анатолия были известны мне наперед.
Олег чуть шевельнул рукой, я смутилась и отпустила его руку, быстро поплыла вперед. И Олег снова был рядом, смотрел на меня и улыбался. Мы еще долго плыли, пока берег совсем не превратился в тоненькую желто-зеленую каемочку. Никого вокруг не было, только небо, солнце, вода и Олег. И счастье… Я даже перестала чувствовать, что оно немножко ворованное. У меня, конечно, а Олег тут ни при чем, он ведь никого не обманывал. Да, может, и не понимал еще всего, что я уже тогда понимала.
Вернулись мы к обеду. Все наши сидели под кустами и ели. И смотрели на нас издали. «Теперь-то уж всем все ясно», — подумала я. Олег предложил:
— Пойдем поедим?..
— Сейчас, сейчас, — ответила я и побежала к тем кустам, около которых раздевалась.
Только здесь почувствовала, как замерзла. Схватила полотенце, стала растираться. Так что же теперь будет?.. Узнает Анатолий… Лучше всего, конечно, вернуться с таким видом, будто ничего не произошло, смеяться, шутить. Подумаешь, поплавала с лучшим другом жениха, дело обычное… Но как только представила себе Вагина и его улыбочку, почувствовала, что не смогу таиться, лгать. Может, не подходить к Олегу, не разговаривать с ним?.. Даже испугалась! И вот тут-то я поняла всю разницу между моим отношением к Анатолию и тем, что возникло у нас с Олегом. И поразилась: сколько ума, сил, даже хитрости потребовалось мне, чтобы построить здание своего будущего благополучия с Анатолием, а оно оказалось таким непрочным, что зашаталось от первого толчка и того гляди, вообще развалится. А что я тогда буду делать?.. С Анатолием все ясно, прочно, а с Олегом… Если он даже и любит меня, то как еще сложится наша жизнь? Я подумала: с ним все может оказаться не очень-то просто, не так, уверенно, как с Анатолием, а главное, мне самой придется измениться, и Олег никогда и ни в чем — это я очень ясно понимала — не подчинится мне, как это делал Анатолий. Постояла, отложив полотенце, прислушалась к себе; радостно и испуганно покачала головой: нет, ничего не могу с собой поделать, это будет просто горе, если я откажусь от настоящего счастья!..
Выгодский — он со своей девушкой сидел в сторонке — сказал:
— А здорово вы с Олешкой заплыли, даже не видно было.
Выгодский открывал бутылку вина, его знакомая осторожными движениями, точно притрагиваясь к горячему, раскладывала на газете бутерброды, произнесла в нос:
— От водного спорта очень толстеешь… И вода холодная.
А интересно, как они относятся ко всему этому? Сказала, будто между прочим:
— Олег очень хорошо плавает,
— Ты бы посмотрела, как он в баскет кидает, — восхищенно ответил Выгодский.
— Импозантный мужчина, — подтвердила девушка и добавила: — Спорт очень показан мужчинам, а вот женщинам совсем наоборот: грубит.
Ничего они не понимают. Или считают, что все происходящее у меня с Олегом в порядке вещей? Я решила проверить:
— Вагин вот все надо мной смеется…
— Завидует, песочник! — засмеялся Выгодский. — А ты молодец, не теряешься. — И пояснил: — Начальника-то нет. — Это он про Анатолия. — Да и разве Олешку можно сравнить с ним?.. Верно, Том?
— В мужчине не красота важна, — солидно ответила Том.
— А что же? — спросила я.
Можно было подумать, что это не девчонка восемнадцати лет разговаривает, а моя мама. Неужели теперь школьницы-отличницы такие пошли?.. Ах да, ведь она же устраивается на работу.
— Это как к кому подходить, — ответила Том и впервые подняла на меня глаза, невинные и ясные. — От мужа требуется солидность и положительность, он ведь на всю жизнь. А любовник, конечно, должен быть прежде всего красивым.
— Железно! — подтвердил Выгодский. Вот так дела! С этими можно говорить начистоту. Я спросила:
— Ну, Том, а в Колике вы кого видите?
— Пока мы любим друг друга, — просто объяснила она. — Он ведь еще лаборант, да и я школу только в прошлом году окончила.
— Ну а дальше?
Она пожала плечами, отхлебнула из стакана вина, с аппетитом вгрызлась в бутерброд, не ответила, будто забыла и о моем вопросе, и обо мне.
— Там видно будет, — беззаботно проговорил Колик и протянул мне стакан.
Я взяла стакан. Ничего себе Том, а со стороны глянешь на такую — институтка старых времен!
В это время Яков Борисыч сказал у меня за спиной:
— Привет честной компании! — Наклонился, взял за горлышко бутылку, засмеялся: — Это не по-товарищески, мы тоже жаждем.
Том молчала, словно ее шокировала такая бесцеремонность Якова Борисыча. Колик поспешно выпил вино из стакана — кадык на его худенькой шее судорожно дергался, — протянул стакан Якову Борисычу:
— Прошу.
— Ну зачем же так быстро и начерно? — опять засмеялся Яков Борисыч. — Да и от своих отрываться негоже. Пошли, пошли!..