Шрифт:
Когда я в рукописи прочел эти стихотворения Василия Бетаки, первое, что меня поразило, была та простая мысль, что ведь все они, или почти все были написаны в России. В нынешней России, где такая скука, такая монолитная скука разлита по всему печатаемому там, в прозе и стихах. А когда появится на свет что-нибудь живое, можно быть уверенным, что случилось это по недосмотру, а также, что книжка эта исчезнет через два-три дня, разойдется по рукам, и что автору ее будет сделан в печати или в полицейском участке (точное название
Оставим, однако, все эти соображения насчет «где» и «когда», что не по нашей вине во всяческих русских делах неизменно просятся на бумагу, и попросту прочтем эти стихи, будем судить о них как о стихах. В конце концов, мы не знаем, что пишут, мы знаем только, что печатают в нашей безымянной и обездоленной стране. Может быть и здравствуют ныне там, в большом концлагере всей страны или в малых (по сравнению с ней) целые дюжины поэтов, не худших, чем Василий Бетаки; но предположение это кажется мне лишенным основания, потому что и полудюжинами зараз такие поэты, как он, не рождаются вообще нигде. Он именно поэт недюжинный. Читая его, чувствуешь своеобразие не одного лишь смыслового и звукового строя его стихов, но и своеобразие душевного и духовного строя самой его личности, которым то первое своеобразие и оправдано и предопределено. У него есть непосредственность и свежесть — та же самая свежесть — как восприятия мира, так и высказывания воспринятого. Конечно, не всё в его сборнике одинаково хорошо, но я хотел бы, чтобы мне указали сборник, о котором нельзя было бы сказать того же самого. Даже «Сумерки» Баратынского, самая сногсшибательная книжечка стихов на русском языке, содержит стихотворения не равной значительности и даже не одинакового совершенства. Поэта должно судить по тому, что у него выкристаллизовалось до конца, а не по тому, что застряло на полпути, или, к прозрачности приблизясь, все-таки замутнилось чуть-чуть, на грани торжества. Есть в «Замыкании времени» кристаллы чистой воды, и прежде всего оно само, то есть стихотворение, давшее заглавие сборнику; кристаллического, минерального ни в этом стихотворении, ни вообще в стихах его автора, нет ничего. Сравнение наше, если так его понимать, окажется неудачным.
...А завтра я приду опять
Пустые поезда встречать.
Дождь. Отсыреет мой табак.
Опять вагонов мокрый лак,
Асфальт платформ, и ртутный свет,
и поезд, и тебя в нем нет...
Так начинается лиричнейшее это стихотворение, так оно и кончается, — первыми своими стихами, по священной формуле «в моем конце мое начало», которую Т. С. Элиот так любил. Это не кристаллография, это, как всякий лиризм, музыке подсудно; и я не допускаю, чтобы в данном случае мог неблагоприятным оказаться ее суд. Или что осудила бы она стихотворение, написанное, в виде исключения, не в России:
В окна мне глядят Юпитер и Париж.
...Где-то там ночная питерская тишь...
И так же трудно мне допустить, чтобы совсем другая музыка — барабанная что ли — читателя не пронзила, когда дойдет он до стихотворения «Памяти Чехословакии» —
Солдаты ушли купаться,
Но бдительны и строги,
Как символ всех оккупаций,
В строю стоят сапоги...
Но, если о себе говорить, ни одного я столько раз не перечитывал — скоро наизусть запомню — как «Кафе на окраине»
Кафе на окраине. Легкие стены стеклянны...
Волшебно звучит оно, и никакого, сколько-нибудь похожего на это, стихотворения в русской литературе я не знаю. Есть кое-что близкое к нему у Аполлинера или, пожалуй, в стихах, приписанных Валери Ларбо герою его первой книги «Дневник миллиардера». Повторяю, повторяю... Остановиться не могу —
Кафе на окраине. В солнечном отсвете медном
Мы смотрим где сесть, на мгновенье у входа помедлив,
И люди, глаза оторвав от тарелок и рюмок,
Глядят на тебя — и светает в их лицах угрюмых...
Повторяю, повторяю... Желаю и читателю сборника того же. Есть и еще у меня три или четыре любимца. Не назову их однако, чтоб не подумали, будто я предлагаю семь стихотворений напечатать на большого формата великолепной бумаге, а все остальное положить под сукно. Вовсе я этого не желаю. И не только потому, что семеро любимцев у другого читателя будут, вполне вероятно, не те, что у меня. Просто не хочу я лишаться ни одного стихотворения в сборнике. И вообще, не было бы поэзии, если бы каким-то вовсе и не поэтическим, по естеству их, лакомкам удалось бы ее свести к одним только самым отборным ее «шедеврам». Но поэзия, слава Богу, еще к экспонатам в витрине не сведена. Она есть, она тут как тут, но соли ей насыпать на хвост не так-то просто.
Есть она и в стихах — а не в отдельных только стихотворениях — Василия Бетаки. Он — поэт. Это немало. И этого достаточно.
В. Вейдле
* * *
Ты захотел согреть ладони над костром,
Но отблеск пламени — деревьям по колени.
И распалив огонь, ты мрак сгустил кругом,
И созидая свет — стократ усилил тени.
Так истина родит десятки ложных мнений,
Пустую тишину усиливает гром,
Жрец неизменности, чтоб вечно быть жрецом,
От нормы никогда не стерпит отклонений!
И он конечно прав, что сны нам портят сон,
Что взлетом Моцарта — Сальери порожден,
Последствий не учесть, и как ни поступи мы
Зло будет по пятам запутывать пути.
Но стоит стебельку в пустыне прорасти —
И мертвенность песка нам станет нестерпима.
I. ОЧУМЕЛОЕ СТОЛЕТИЕ
Созидающий башню — сорвется.
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет...
(Н. Гумилев)
ПАМЯТИ ЧЕХОСЛОВАКИИ
Солдаты ушли купаться,
Но бдительны и строги,
Как символ всех оккупации,
В строю стоят сапоги.
По берегу ровной ротой,
Четыре шеренги в ряд,
Начищенные до рвоты —
Одни сапоги, без солдат.
И каждый — подобье танка,
(от пары до пары — шаг)
На каждом висит портянка,
Но это — не белый флаг!
Солдаты ушли купаться.
И пусть — по воде круги —
Живет божество оккупации,
Черные сапоги!
Да разве в солдатах дело?
(четок сапог стук)
К чорту солдатское тело —
Важен только каблук!
По городам и травам
(четок шагов счет)
— Рррота! Ррравненье! Право-
е голенище — вперед!»
Кормежку живым болванам?
(четко стучат шаги)
По мраморам и тюльпанам
Без них пройдут сапоги.
Пройдут, протопают тяжко
(четок шагов счет!)
А впереди — фуражка,
Покачиваясь, плывет...