Занавес молчания

Дневниковая запись доктора

Эберхарда фон Шванебаха от 20 октября 1943 года

«Я с трудом верю самому себе, с трудом верю в эти строки, которые выводит на бумаге моя рука. То, что произошло… Даже здесь, в дневнике, тщательно скрываемом мною от глаз людей из службы оберштурмбаннфюрера Хольца, я не решаюсь писать об этом открыто и без умолчаний. А ведь дневник я, скорее всего, уничтожу после того, как будет заполнена последняя страница… Тогда зачем вообще пишу?

Наверное, это просто способ структурировать мысли, привести их в порядок. Сейчас я так нуждаюсь в этом! Но какой уж тут порядок в мыслях… Событие… (перечеркнуто). Назову это Событием А. Почему так? Первая буква алфавита соответствует его важности, и от греческого astron, звезда.

Не слишком патриотично ссылаться на Герберта Уэллса – англичанина, к тому же явно красного. Но как тут не вспомнить начало его «Войны миров»! «…за всем происходящим на Земле зорко и внимательно следят существа более развитые, чем человек, хотя такие же смертные, как и он». Невозможно и предположить, какое влияние окажет Событие А на все, что происходит на нашей планете, какие отдаленные последствия вызовет. Может быть, наш уклад жизни, наша цивилизация, какой мы ее построили, окажется полностью разрушенной самим новым знанием, тем, ЧТО оно принесет с собой. Может быть, Земля уже заражена смертельной болезнью и вопрос только в том, каким будет инкубационный период. И почему Событие А должно быть единичным? Почему не допустить, что это лишь НАЧАЛО и подобные события вот-вот произойдут или уже происходят в разных областях земного шара?

Но тут я уклоняюсь в безответственное фантазирование, что непростительно для ученого. Человек науки имеет дело с фактами, а не с фантазиями. И факт передо мной – ошеломляющий, опрокидывающий, заставляющий почувствовать мою собственную малость, ничтожность во Вселенной. Нельзя поддаваться этим эмоциям. Я немец, и моя страна ведет тяжелую войну. Мой долг – попытаться использовать Событие А, принесенное им знание, если таковое в принципе постижимо человеком, для того, чтобы приблизить победу рейха. Нужно успокоиться и работать. Однако война не вечна, за войной настанет мир. И каким бы он ни был, он уже никогда не будет таким, как прежде».

20 мая 2001 года

Санкт-Петербург

Не получилось у них… Сорвалось.

Человек в бежевом плаще думал об этом без всякого злорадства, уставившись в окно подкатывающей к вокзалу электрички. Хотя позлорадствовать он, конечно, мог, ведь ему, а не им повезло, он остался жив вопреки им. Но ему приходилось обращаться не к недавнему прошлому, а к ближайшему будущему – а там просвета не виделось, все усложнилось невероятно. Как действовать, какие в первую очередь предпринять шаги – вот что его занимало.

Разномастная публика в электричке неодобрительно косилась на его измятый, грязный, еще не высохший до конца плащ. Должно быть, многие принимали его за бомжа или опустившегося алкаша – не только из-за плаща (едва ли пассажиры электрички были настолько искушены, чтобы опознать плащ от Джанни Ролло, многократно превосходящий стоимостью их жалкие зарплаты и пенсии), но и потому, что лицо его, в синяках и кровоподтеках, было измученным, потухшим, как после многодневной пьянки. Да и зачем человеку надевать плащ в теплую погоду, разве что ему больше нечего надеть или плащ негде оставить!

Электричка замедлила у перрона ход и остановилась. Человек в плаще не спешил к выходу, он рассматривал людей за окнами. Нет, он не боялся, что его встречают здесь, – ведь ТЕ абсолютно уверены, что он мертв. Но все-таки… Береженого и

так далее.

Он вышел из вагона одним из последних и зашагал к зданию вокзала. Погруженный в свои раздумья и не забывающий при этом непрестанно сканировать толпу взглядом, он мог со стороны показаться рассеянным (однажды некий профессор ответил на упрек в рассеянности так: «Это вы рассеянны, а я сосредоточен!»). Пройдя под аркой, он миновал киоск, где продавались, на радость отъезжающим, всевозможные легкомысленные издания с кроссвордами, гороскопами и светскими сплетнями.

– Дядя Саша! – услышал он за спиной женский голос.

Окликали, похоже, именно его, потому что голос был знакомым. В следующую секунду он вспомнил: Марина, бывшая жена его племянника Бориса. При других обстоятельствах ему бы и секунды не понадобилось на воспоминание, но сейчас ему было не до Марины и ни до кого, ни до чего другого, не касающегося непосредственно его проблем. Человек в плаще ощутил укол досады. Он ведь знал, что Марина работает здесь, на вокзале, продавщицей в этом киоске – знал и упустил из вида, не прошел через другой вход, чтобы избежать встречи. Что делать – идти дальше, притвориться, что не расслышал? Чтобы она потом рассказывала всем и каждому, как видела его на вокзале мокрого, грязного, избитого, с разукрашенной физиономией, не реагирующего на окружающее? Нет, лучше потратить минуту на болтовню с ней.

Он обернулся и сделал шаг к киоску.

– Дядя Саша, что с вами? – ахнула девушка, и он, несмотря ни на что, усмехнулся про себя – вблизи он, видимо, еще красивее, чем издали.

Едва он собрался ответить, как сердце пронзила острая боль, а потом оно застучало часто-часто. Чем бы они его ни угостили, это был сильный препарат… Ох! Да, сердце оказалось сильнее поначалу, но как знать, справится ли теперь. Не грохнуться бы тут без сознания…

Он глубоко вздохнул, собрал волю в кулак, криво улыбнулся и сказал:

– Маленькие неприятности, Марина. Ездили с другом на рыбалку, лодка перевернулась. Еле до берега добрались! Друг предлагал пойти к нему, да я решил– домой, там почищу перья…

– Ой, ну вы уж как-нибудь поосторожнее…

– Знать бы, где упасть…

– Как Боря?

– Что ты у меня спрашиваешь, как Боря? Взяла бы да сама ему позвонила.

– Я звонила… Не хочет он со мной разговаривать после того случая.

– Не такой уж страшный случай. Ладно, извини, Марина, я пойду. Сама видишь, я…

– Вы меня простите, дядя Саша! Счастливо вам…

Он кивнул и направился к выходу в город. Когда он подходил к двустворчатым дверям с медными ручками, отполированными миллионами прикосновений, взгляд его вдруг застыл и сердце замерло. Там, за мутным дверным стеклом… Нет, не может быть!

Попятившись, человек в плаще сел на свободную скамейку. Ошибка, похожее лицо? Нет, он не мог обознаться. Там, за дверью – один из НИХ, оттуда. Тот самый, с жабьим ртом, стоит себе как ни в чем не бывало – они убеждены, что их лиц он видеть не мог… Они здесь. Сейчас не важно, как они узнали, почему ждут его на вокзале, а не подкараулили в другом месте, поспокойнее – они здесь, вот от этой незыблемой истины и надо отталкиваться. Заметили они его или еще нет? А может, не ждали, а следили? Так или иначе, дело плохо. Что у них на уме? Стрельбы на вокзале, скорее всего, можно не опасаться, а впро­чем… Маленькое стреляющее устройство, не больше авторучки, человек падает в толпе – ну дурно стало… И хотя раньше они приложили множество усилий, чтобы смерть его выглядела несчастным случаем, теперь, вероятно, церемониться не будут – форс-ма­жор. Им важно остановить его до того, как он успеет предпринять какие-то шаги.