Занавес
Шрифт:
– Вот, видите, еще вопрос. А я так слышал, что Гранин уже несколько лет как вовсе алкоголь не употреблял. Не пил он, говорят, бросил. Хотя, конечно, кто его знает. Может быть, для этого дела квартира и покупалась. Чтобы подальше от посторонних глаз расслабиться было можно. Стресс, знаете, полезней все-таки снимать, чем воздерживаться и не снимать совсем.
– Ну, Журов, вы, оказывается, специалист по снятию стресса, - улыбнулась Флюмо.
– Нет, я нет!
– энергично запротестовал Иван Иванович.
– А вот сосед мой, Василий Романович, вот он - да. Он специалист. Я от него многому научился. Кстати, а ничего больше странного вы при осмотре, пардон, тела не заметили?
– Руки. Суставы рук сбиты, на них есть ссадины, как если бы он незадолго перед гибелью дрался.
– Вот, дрался. А дверь заперта
– Кто?
– Очень хороший вопрос. Я думаю, что тот, кого здесь не было. Как бы не было, пока мы не докажем обратное.
– Товарищ майор!
– из дальней от входной двери комнаты, спальни, выглянул проводивший там осмотр оперативник.
– Мы тут телефон нашли. Весь в крови и разряжен, скорей всего, это телефон потерпевшего.
– Ну-ка, ну-ка!
– живо заинтересовался Журов и замахал рукой, приглашая оперативника приблизиться. Тот подошел, держа на вытянутой руке двумя пальцами за угол целлулоидный пакет, в котором матово блестел мертвым экраном телефон. Аппарат весь был измазан превратившейся в корку и похожей на пластмассу засохшей уже черной кровью.
Журов с любопытством оглядел телефон со всех сторон.
– Где нашли?
– Под кроватью, в самом углу был, поэтому заметили не сразу.
– Что, совсем разряжен?
– спросил майор оперативника.
– Совсем, - подтвердил тот.
– А как думаешь, сможем мы узнать последние звонки? Вход - выход?
– Думаю, сможем, - пожал плечами оперативник.
– Аппарат не поврежден... Должны.
– Вот, еще вопрос, - сказал Иван Иванович, обращаясь в Флюмо.
– Каким образом телефон пострадавшего оказался в той дальней комнате, если сам он здесь, на кухне? При этом, мы видим на корпусе гаджета следы крови, в то же время, следов крови в той комнате ни на полу, ни где-нибудь еще нет. То есть, можно утверждать, что в то время, когда господин Гранин уже получил ранение и истекал кровью, он в спальню не заходил. Тем не менее, телефон его находится там, и состояние телефона говорит нам, что потерпевший держал его в руках, уже будучи раненым, или травмированным. Как это расценить? Загадка...
– Вот вам, Журов, и головоломка на ближайшие сутки, - сказала Флюмо, - потому что, сдается мне, спать вам сегодня не придется. Происшествие резонансное, начальство будет теребить, и требовать результата. Ну, уверена, что вы отлично справитесь. А нам пора возвращаться в управление и садиться за составление отчетов.
– Да я и в эту, ну, предыдущую ночь отлично выспался, так что не извольте беспокоиться, - успокоил Татьяну Рудольфовну Журов. Он бережно прикоснулся к протянутой ему руке Флюмо.
– До свидания, - сказал.
– Всегда приятно с вами, так сказать, пересекаться.
Миндалевидные, слегка раскосые глаза Флюмо потеплели.
– Вы тоже здесь, не усердствуйте чрезмерно. Меру знайте, - сказала она перед тем, как удалиться.
– Мера есть категория неопределенности...
– пробормотал Журов тихо, задумчиво глядя вослед уходящей Флюмо.
– Ибо у каждого она своя...
Тремя днями раньше, в пятницу, около полудня, заслуженный артист республики Андрей Гранин вошел в подъезд своего дома и, остановившись у двери лифта, нажал кнопку вызова. Мужчина был одет в светлые брюки и светлую свободную рубашку с открытым воротом, через плечо его была перекинута, судя по всему, достаточно увесистая дорожная сумка, может быть поэтому он шел тяжело, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, словно моряк на палубе. Пока лифт неторопливо спускался с верхнего этажа, Гранин скучающим взглядом окинул небольшой холл. Заметив под потолком камеру видеонаблюдения, он по привычке подмигнул в мутный зрачок объектива и, как приветствие, поднял вверх два пальца. Виктория! Победа всегда и во всем.
Как впоследствии выяснилось, это была последняя, хоть и не профессиональная, съемка артиста.
Поднявшись в квартиру и войдя в прихожую, он с наслаждением сбросил сумку с плеча на пол. В сумке что-то глухо звякнуло.
– Тихо, тихо, - успокоительно произнес Гранин.
Скинув туфли, он с наслаждением нырнул горящими ступнями в растоптанные домашние тапки, словно ступил в прохладный ручей, по гудящей истоме ног ощутив в полной мере, насколько же он устал.
Подхватив с пола сумку, он прошел с ней на кухню. Поставив там сумку на стол, он извлек из нее две бутылки вина и пакеты со снедью. Продукты убрал в холодильник, бутылки оставил на столе, а сумку отнес обратно в прихожую и сунул под вешалку. Вернувшись на кухню, остановился у стола. "Десертное или сухое?" - пронеслось в голове. Колебания было недолгими. "Десертное, - решил он, - чтобы слаще спалось".
Достав из ящика штопор, который, как ему и полагалось, лежал на своем, определенном для него месте, он откупорил бутылку и налил себе темного, как гречишный мед, и почти такого же густого и сладкого вина в чашку, которую взял с сушки над раковиной. "Может, все же лучше было купить мадеры или хереса?" - подумал он мимолетом, но не стал дальше углубляться в тему выбора и мучить себя сомнениями. Сомнений и без того хватало. Не присаживаясь, одним махом выпил все, что было налито, сосредоточившись именно на процессе питья, а не на анализе связанных с ним вкусовых ощущений, поставил чашку на стол, налил еще в нее, где-то на треть, и так же стремительно выпил. После чего отправился прямиком в спальню.
В спальне, самой дальней от кухни небольшой комнате, были задернуты шторы и царил полумрак. Не раздеваясь, как был, Андрей Владимирович бросился на кровать прямо поверх покрывала. Зарывшись лицом в подушку, словно пытаясь отсечь все внешние раздражители, прислушался к своим внутренним ощущениям. Процесс согревания, размягчения и растворения, вызванный выпитым вином, уже пошел. Рождаясь в животе, в самом центре вселенной, тепло, медленно и постепенно, почти незаметно расползаясь, уже принялось заполнять все углы и закоулки его тела. Появилось ощущение, будто это набегающая волна подхватила и закачала его на своей длинной покатой спине. В ушах даже возник шум прибоя. Обман. Обман, конечно! Прибой и море остались там, откуда он только что приехал, и куда вскоре должен вернуться обратно, вот только отлежится немного. Было бы здорово за это время избавиться от той занозы, что застряла в мозгу. Но ее так просто не вытащить, ее еще надо исхитриться как-то подцепить, а после выдрать, с корнем, с мясом, все равно как. А для начала хорошо бы понять, как она там появилась, и что она вообще такое. Да и в мозгу ли она, заноза, а, может, глубже, в душе?
Он не знал, когда это началось. Должно быть, с полгода назад. Помнится, ему как раз вручали приз на осеннем кинофестивале за лучшую роль, а он стоял на сцене, смотрел в рукоплещущий зал и думал, Господи, что я здесь делаю, зачем мне все это, для чего? Ощущение было таким, будто тащил, тащил непосильную ношу, и то ли надорвался от тяжести, то ли разочаровался, поняв, что не туда и не то тащил. И позже это ощущение ошибочности пути и ненужности самого процесса труда его уже не оставляло, а только усиливалось с каждым новым днем. Пропали ощущение свежести и радость от творчества, а с ними и удовольствие от жизни. А как же жить без удовольствия? Жить, не испытывая удовольствия от жизни нельзя, недопустимо, даже преступно, но именно так он живет в последнее время. Да ладно бы просто так, без удовольствия. Подумаешь, многие живут, не испытывая оргазма ни от жизни, ни от сопутствующих процессов, и ничего. Можно перетерпеть, наверное, пока все само каким-то образом уладится. Но нет же, он не такой. Он особенный! И словно бес какой-то вошел в него, словно подгоняет его, подстегивает, заставляя совершать все новые и новые глупости, которые лишь усугубляют ситуацию. И вот, теперь он прячется здесь, в месте, о котором мало кто знает. Он сбежал от всех, от обстоятельств, от того, что может произойти, и от той женщины, которая способна разбить его семью, и от себя. Вот, уже и семья оказалась под ударом, под вопросом. Ну, как семья? Ну, как под вопросом? Вопрос уже чисто риторический. К сожалению. Но он еще поборется, поборется... Жив будет... Даст Бог...