Занятные истории
Шрифт:
– По завещанию лучшая часть должна принадлежать сыну; а худшая другу отца.
– Каким образом?
– А вот каким образом: тут сказано: из всего состояния что тебе угодно будет отдай сыну; а ведь тебе угодно было получить лучшую часть: следовательно, ты эту часть и должен дать сыну а остальное взять себе!
Однажды Пушкина спросили:
– Почему короли получают корону тотчас после рождения, а жену только тогда, когда им минует двадцать лет?
– Потому что управлять государством гораздо легче, нежели своей женой! – ответил Пушкин.
Однажды
– По всей вероятности этот еврей был кредитором князя Н.К., раз он тотчас же последовал за ним! – заметил Пушкин.
Пушкин, участвуя в одном журнале, обратился письменно к издателю с просьбою выслать гонорар, следуемый ему за стихотворения.
В ответ на это издатель письменно же спрашивал: «Когда желаете получить деньги, в понедельник или во вторник, и все ли двести рублей вам прислать разом, или пока сто?»
На этот запрос последовал лаконичный ответ Пушкина:
«Понедельник лучше вторника тем, что ближе, а двести рублей лучше ста тем, что больше».
Однажды Пушкина спросили: какая разница между правдой и неправдой?
– Расстояние одной ладони, – ответил Александр Сергеевич и приложил руку между ухом и глазом.
– Каким образом?
– Что слыхано, то может быть и неправдой, а то, что видимо, – всегда правда.
А.Г. Рубинштейн
(1829–1894)
Еще малолетним ребенком Антон Григорьевич Рубинштейн был увезен матерью за границу, и, соответственно, сведения о нем были внесены в общий паспорт. Когда же родительница вернулась в Россию, оставив его в Берлине заниматься у Дена и других профессоров музыки, юный Рубинштейн оказался там «без паспорта».
23
Рубинштейн Антон Григорьевич – русский композитор и виртуоз, один из величайших пианистов XIX столетия; основал Русское музыкальное общество; в 1862 году по его инициативе была открыта «Музыкальная школа», в 1873 году получившая название консерватории. Назначенный ее директором Рубинштейн пожелал держать экзамен на диплом и считается первым, кто получил его.
При возвращении в Россию в 1849 году от двадцатилетнего юноши, разумеется, потребовали паспорт, которого у него не было. Положение было безвыходным. Рубинштейн искал спасения у своих знакомых, последние обратились к тогдашним генерал-губернатору Шульгину и обер-полицмейстеру Галахову: «Неужели нельзя помочь Рубинштейну? Мы его все знаем; он был принят при дворе, давал концерты в царском семействе, как же вы с ним поступаете?»
– Прихожу, – рассказывает Рубинштейн, – на другой день к Галахову; жду час, два, три… все это ведь стоя, сесть не имею права… Наконец зовут меня в кабинет: «Ну, братец, о тебе мне говорили там, во дворце, рассказывали, что ты такой да этакий музыкант, – не больно я этому верю; так поди сейчас к начальнику моей канцелярии Чеснокову и сыграй ему что-нибудь, чтоб мы знали, что ты и впрямь музыкант. Он, Чесноков, у меня музыку понимает».
– Привели меня к Чеснокову, нашлось у него какое-то мизерное фортепьяно. Сел он, сел и я, и все, что было у меня на сердце горького, всю боль и негодование от того, что со мной происходит, я излил в импровизации, отбивая на клавишах этого инструмента! Инструмент был самый подлый, и бешенству моему не было предела. Чесноков, однако, терпеливо прослушал и отправился со мною к обер-полицмейстеру. «Точно так, ваше превосходительство, – доложил начальник канцелярии, – Рубинштейн действительно музыкант, потому играет…» – «Ну, дай ему отсрочку на три недели!» – проревел Галахов.
– Я вышел с отсрочкой, – прибавлял Антон Григорьевич, – паспорт мне вскоре прислали, и стал я, наконец, человек с видом на жительство.
Концерты Антона Григорьевича в Saint James’s Hall, как и повсюду, имели грандиозный успех. Перед началом последнего концерта в уборную артиста врывается какая-то незнакомая, но чрезвычайно энергичная женщина и, едва переводя дыхание, говорит:
– Ах, господин Рубинштейн, как я счастлива!
– Это очень хорошо!
– Да-с, счастлива тем, что вижу вас около себя…
– Сударыня, это недоразумение: не вы меня, а я вас вижу около себя…
– Как бы там ни было, но вы должны дать мне место. Несмотря на все старания, мне не удалось запастись билетом на ваш прощальный вечер.
– К сожалению, я не могу вам предоставить такового, так как зал переполнен публикой.
– Как вам угодно, а я должна присутствовать.
– Вы принуждаете меня идти на уступки. Извольте. Сию минуту есть действительно одно свободное место, и я уступаю его вам, если вы не откажетесь от него…
– Благодарю вас, маэстро, вы истинный джентльмен… Где же это место, скажите?
– За роялем!
Однажды у Рубинштейна обедали музыкальные критики.
После обеда они стали развивать свои теории и взгляды.
Вдруг Рубинштейн, которому надоело слушать их рассуждения, вскочил с места со словами:
– Какая чудная идея!
И моментально ушел.
Критики, воображая, что композитор вдохновлен очередной мелодией и пошел работать, продолжали беседу тише воды, ниже травы. Через час Рубинштейн возвратился.
– Ну, что ваша идея?
Я ее привел в исполнение, но сейчас не могу повторить ее перед вами из скромности.
Критики только впоследствии узнали, что великий музыкант уходил спать.
М.Е. Салтыков-Щедрин
(1826–1889)
Как-то пришел к Салтыкову литератор К., как раз вслед многолюдной компании знакомых (не литературных), которая только что ушла от него, и услышал от Михаила Евграфовича следующее:
– Боюсь, как бы эти господа на меня не обиделись… Представьте: то не едут, не едут целые месяцы, а тут вдруг все сразу пожаловали, сидят и разговаривают между собою, хохочут, а я слушай. Ну, вот я и сказал им это, а они вдруг взяли шапки да и уехали. Право же, я не хотел им ничего обидного сказать, а просто хотел только выразить, что гораздо лучше они сделали бы, если бы не сразу приезжали, что мне приятнее было бы видеть их порознь и чаще, самому говорить с ними, чем слушать их разговоры между собою.