Западня Данте

Делаланд Арно

Легкая улыбка осветила лицо Пьетро. Но он быстро справился с собой.

— Венеция благосклонна ко всяким химерам, ваша светлость…

От дожа не ускользнул нахальный оттенок реплики. А Эмилио одарил Виравольту выразительным взглядом, призывая сдерживать свои наклонности.

— Да… — продолжил Франческо Лоредано. — Значит, вы уже в курсе наших проблем… У Совета десяти возникла весьма необычная идея, и мне предложили поручить вам расследование, которое, насколько я понимаю, может подпортить несколько солидных репутаций. Совет десяти, Виравольта. Вам это ничего не напоминает?

«Еще как…»

Пьетро кивнул. Именно на Совет десяти Черная Орхидея работал целых четыре года. Этого всемогущего кружка стоило бояться. Государственное устройство Венеции на ранней стадии обросло всякого рода учреждениями. Сперва Венеция обзавелась Комитетом мудрецов, провозгласивших себя вождями нарождающейся коммуны, в который не вошли представители клира. Затем образовался Большой совет. Теперь

он занимался законодательством и избирал всех глав магистратур и различных служб, а также сенаторов, знаменитый Совет десяти и представителей Совета сорока, разрабатывающих фискальные и финансовые проекты. Сенат же еще с золотого века занимался дипломатией, внешней политикой, управлением колониями и ведением войн, одновременно организуя экономическую жизнь Beнеции. Администрация как таковая была поделена на две (основные части: «дворцовые службы», куда входили шесть судебных палат, а также финансовые, военные и морские палаты, канцелярия дожа, где хранились государственные архивы и нотариальные документы; и «службы Риальто», состоящие главным образом из хозяйственных контор.

И в этой централизованной системе Совет десяти занимал особое место. Он был порождением страха властей, мало-помалу избавившихся от популистских основ. Политическую стабильность Венеции долгое время превозносили как привлекательный режим, объединивший в себе элементы аристократического, монархического и демократического правления, но на самом деле собственного народа боялись. Совместно с Уголовным судом Теневой совет, как его называли, был главным инструментом сыскной службы Венеции. Его члены избирались на год Большим советом из разных фамильных династий. По мере надобности к его деятельности привлекались сам дож и его советники, адвокат коммуны, главы трех секций Совета сорока и комиссия из двадцати членов. Совет десяти, консервативный орган, одна репутация которого вызывала дрожь, в первую очередь следил за отщепенцами, поскольку аристократия опасалась отчаянных выходок некоторых фракций, способных поставить под угрозу безопасность государства. Глашатай исключительной справедливости, он располагал тайными фондами и широкой сетью осведомителей, одним из которых долгое время был Пьетро.

Какое-то время этот неумолимый совет пытался присвоить себе прерогативы сената в области дипломатии, финансов и денег, но последовавший из этого сильнейший кризис вынудил его вернуть Цезарю цезарево. Но Десять на этом не остановились, наделив трех государственных инквизиторов правом выявлять случаи шпионажа и вести разведку в рядах противника. Теневой совет настойчиво пытался отобрать у Совета сорока часть его юридических функций и до сих пор в кулуарах Дворца дожей проводил тайные полицейские акции и акции устрашения, периодически заканчивающиеся громкими судебными ошибками, но это никак не сказывалось на его всемогуществе. Тайная республика — вот что в общем и целом воплощал собой Совет десяти. Он всегда действовал скрытно, ему дозволялось пытать и даровать безнаказанность и свободу всем, кто служил его целям, — этой самой возможностью Пьетро и намеревался сейчас воспользоваться. Все попросту возвращалось на круги своя. В прошлом Совет десяти завоевал свою репутацию, разнеся в клочки европейский заговор против Венеции, организованный маркизом Бедмаром [8] . И с тех пор казалось, что Совет десяти вездесущ. Он запрещал членам всех прочих советов рассказывать о содержании дебатов под угрозой смерти или конфискации имущества. Преследовал и убирал подозреваемых, тайно проворачивал секретные полицейские операции, решал жить или умереть приговоренным. Теневой совет привык плавать в крови.

8

Имеется в виду дож Марино Фальер (1274–1355), казненный за попытку узурпации власти.

Эмилио Виндикати был знаменосцем и главным представителем Десяти. Только волей этого человека Пьетро был до сих пор жив и в данный момент находился в шаге от свободы, хотя многочисленные эскапады не единожды толкали его к краю бездны. В молодости он сеял рознь среди своих товарищей по Сан-Самуэле, вызывая врачей, акушерок и священников по ложным адресам к мнимым больным. Или пускал в свободное плавание по Гранд-каналу гондолы патрициев. Эти воспоминания вызвали у Пьетро улыбку. И пусть потом все усложнилось, он никогда не выступал против власти, совсем наоборот. Виндикати был очарован личностью Пьетро, и эта привязанность усиливалась по мере того, как он следил за выходками, подчас невероятными, своего подопечного, которые тот вытворял под псевдонимом Черная Орхидея. Более того, у них бывали общие любовницы, причем мужчины и сами не всегда об этом знали — до того как Пьетро влюбился в Анну Сантамарию. Но Эмилио не сомневался: выходки Виравольты не шли ни в какое сравнение с опасностью, нависшей сейчас над республикой.

— Совет десяти подготовил для меня полицейский отчет, который никоим образом не развеял прискорбные подозрения, Виравольта, — снова заговорил дож. — Но прежде чем позволить вам прочесть хотя бы строчку, я хочу получить гарантии более весомые, нежели ваше хорошее настроение. Я должен быть уверен, что вы не воспользуетесь дарованной вам милостью, чтобы сбежать… или переметнуться к врагу, буде этот враг действительно существует.

Пьетро улыбнулся и облизнул губы. Затем закинул ногу за ногу, положив руку на колено.

«Самое время быть достаточно убедительным».

— Ваша светлость, мессир Виндикати объяснил мне, что милость, о которой вы говорите, будет мне оказана лишь по завершении расследования. Мой процесс еще в стадии следствия, и отвратительный запашок смертного приговора — совершенно несправедливого, по правде говоря, — витает над моей головой. Неужели вы думаете, что я предпочту сбежать, как последний бандит, не разрешив раз и навсегда все свои проблемы с правосудием? Для человека вроде меня вредно мчаться из города в город, спасаясь от агентов, которых, я совершенно уверен, вы непременно на меня натравите. И мне вовсе не хочется всю оставшуюся жизнь проверять, не следят ли за мной и не угожу ли я в очередную ловушку, устроенную мне вашими стараниями.

Дож прищурился, на его губах промелькнула улыбка.

— С другой стороны, ваша светлость, — продолжил Пьетро, — мое заключение под стражу вызвано главным образом обвинением в обладании скверными привычками, которые я повсюду распространяю. Я, безусловно, отдаю себе отчет в своих нравах. И вовсе не намерен притворяться, что благодаря некоему мистическому озарению впредь собираюсь придерживаться обетов какой-нибудь церкви или встать на стезю восторженного искупления. Меня считают легкомысленным, непостоянным и циничным. Это довольно мрачное описание моей личности состряпали мои враги! Я невольно спровоцировал несколько политических кризисов, это так. Но вспомните, ваша светлость: в заключение я попал из-за дел сердечных, и этот повод по большому счету довольно ничтожен для того наказания, которому меня подвергли, как и того, что мне по-прежнему грозит. Всем известно, что сенатор Оттавио сделал все, чтобы меня посадили, используя для этого мыслимые и немыслимые предлоги, и жаждет моей смерти. Поверьте, я весьма сожалею об этом. Потому что больше всего на свете люблю свободу. Возможно, это слово вызовет у вас улыбку, ваша светлость, но у меня есть кодекс чести! И, смею заметить, своя личная этика. Я не убийца. Если мне и доводилось убивать, то только во славу республики, во благо государства, когда я действовал от имени совета или защищался от нападения. Я не меньше вас ненавижу кровавые преступления. Знай я, что кто-то воспользуется моими деяниями во благо республики против меня, то держался бы подальше от некоторых ролей, которые меня заставляли играть! Легко сейчас ставить мне в упрек деяния, за которые прежде превозносили.

Франческо Лоредано внимательно слушал.

Беседа длилась больше часа.

Пьетро отлично осознавал, какие опасения могут быть у дожа в отношении него, и пустил в ход все свое обаяние и красноречие. Мысль снова оказаться причастным к криминальным тайнам республики горячила кровь. Подстегивала его, хотя он отнюдь не обманывался насчет того, что могло его ожидать. Он разделял с Эмилио Виндикати вроде бы нелепые идеи, которые при умелом использовании позволяли заглянуть человеку в душу. Эмилио был прав в одном: он мог полностью доверять своему «узнику» и другу. Пьетро был решительно настроен любым способом выбраться из заключения. Вовсе не горя желанием выставлять в виде гарантии собственную жизнь, он предпочел выдать дожу некоторые сведения, полученные от других узников, чьи откровения слышал в казематах Дворца дожей. Даже сидя в камере — особенно сидя в камере — можно услышать очень многое из того, что представляет интерес для ушей его светлости. Пьетро со всей возможной искренностью предложил в виде залога все, что осталось от его накоплений, собранных там и сям и которые он намеревался приумножить в Венеции. Он подробнейше расписал дожу, насколько республика заинтересована использовать его, Пьетро, после того, как он так долго использовал ее. И в конечном итоге сумел-таки убедить Лоредано, вмешательства Эмилио даже не потребовалось.

— Хорошо, — потер подбородок Франческо, — я полагаю… — Он выдержал паузу. — Полагаю, что мы попробуем осуществить эту операцию.

«Есть!»

Пьетро попытался скрыть облегчение.

— Но, Виравольта, — продолжил дож, — само собой разумеется: все, что вы прочитаете, узнаете или сообщите совету, строго конфиденциально, и нарушенное слово чревато для вас суровыми санкциями. Это тайная миссия, и мы найдем, как объяснить ваш выход из тюрьмы, не вызывая недовольства народа. Вам, Эмилио, предстоит поставить об этом в известность Оттавио и в дальнейшем держать его в узде. Узнав, что Черная Орхидея на свободе, он может попытаться учинить скандал. А нам это нужно меньше всего. Предупредите также Совет десяти, поскольку только его члены пользуются вашим полным доверием. Но у меня есть еще два условия: во-первых, мой ближний совет должен быть в курсе событий. Это не обсуждается, Эмилио. К тому же сие позволит мне оставаться в тени. Во-вторых, я хочу, чтобы глава Уголовного суда также был проинформирован… И, наконец, самое важное: все должны держать язык за зубами.