Западня Данте
Шрифт:
«Как бы то ни было, мне это ни о чем не говорит», — подумал Пьетро.
Очевидно одно: убийство вдруг предстало в совершенно ином свете. Пьетро вернулся к размышлениям о Марчелло, исходя из имеющихся в рапорте сведений. Теперь он куда лучше понимал, что являлось грехом в глазах актера и каким образом боязнь грядущего суда небесного могла повлиять на его характер — то поддерживая, то подавляя его артистические стремления. И двойная жизнь наверняка ему мало помогала. Арлекин, комедиант. Все это приобретало новый окрас. Чтобы служить правому делу республики, Марчелло приходилось проживать в тайне то, о чем его профессия актера позволяла кричать с подмостков. Но в соответствии с той классической и эфемерной договоренностью под чужими масками, и это давало ему лишь иллюзию искупления. Должно быть, именно этим и хотел воспользоваться Совет десяти — довольно прозорливо, надо
Виравольта спустился со сцены. Потрясенный Гольдони сидел, зажав руки между колен.
— На сей раз для меня это слишком, — выдавил он. — Давно надо было поехать в Парму. Думаю, момент настал.
— Карло! А карнавал! — воскликнул Вендрамини. — Нет, об этом даже речи быть не может! Ты обещал еще три пьесы. Мы должны их поставить, как и договорились. Благодаря тебе осенний сезон был весьма удачным. Наконец-то мы сможем сделать то, о чем так долго мечтали. Сейчас не время отступать! Если этот печальный эпизод останется в тайне, как я надеюсь, публика не будет судачить о происшествии в нашем театре. Если бы мы только знали, что произошло, я…
— Мессир Гольдони, в данный момент и речи не может быть об отъезде из Венеции, — отрезал Пьетро. — В интересах следствия вам необходимо оставаться в лагуне. Мне нужно выяснить у членов труппы все до мельчайших подробностей. Включая либреттистов, музыкантов из оркестра, хореографов, художников, певцов и танцоров. Короче, весь персонал Сан-Лука.
— Но… но тогда… Об этом станет известно всем! — возопил Вендрамини. — А это плохо скажется на театре!
— Все равно так или иначе придется объяснять исчезновение Марчелло. Не волнуйтесь: каждый будет знать именно столько, сколько ему положено, ничего лишнего. Обсуждать подробности этого чудовищного преступления никто не собирается, кроме как по моему прямому требованию. Надеюсь, с этим все согласны?
Вендрамини с Гольдони кивнули. Пьетро снова повернулся к трупу на кресте:
— Еще один вопрос…
— Да? — произнес Гольдони.
— Насколько я понял, Марчелло был довольно религиозен…
— Да, — кивнул драматург. — Мало кто из наших воздает Богу должное, это верно. Марчелло же вопреки своей легкомысленной и бурной жизни был совсем другим и каждую неделю ходил в Сан-Джорджо Маджоре.
Пьетро, нахмурившись, задумался. Шпион и впрямь каждую неделю молился Христу Воскресшему?.. Очень даже может быть, если Пьетро не обманулся в своих выводах. Что его занимало, так это явная связь между данным предположением и символической мизансценой убийства. Вот в этом направлении следовало бы копнуть поглубже. Человек, одержимый идеей греха, распят на подмостках собственной двуличности, среди костюмов персонажей, которые обычно воплощал, глазные яблоки вырваны… Быть может, он видел нечто такое, что сделало его опасным? Связь с его собственной судьбой реальна или это всего лишь досужий домысел самого Пьетро?
— Вы знаете, кто служит в Сан-Джорджо Маджоре? — внезапно оживился он.
На сей раз ответил Вендрамини:
— Отец Козимо Каффелли.
«Каффелли. Надо же…»
— Да, я с ним знаком, — кивнул Пьетро.
— Он также был исповедником Марчелло, — добавил Гольдони.
— Его исповедник, говорите? Любопытно…
Пьетро замолчал и задумчиво потрогал губу. Ему доводилось в прошлом сталкиваться с Каффелли. Да и тот вряд ли забыл о Черной Орхидее. Каффелли очень помог сенатору Оттавио убедить инквизиторов выдвинуть против Пьетро обвинение в атеизме, каббале и аморальном поведении, в результате чего Виравольту разлучили с Анной Сантамарией и бросили в тюрьму. Каффелли сыграл немалую роль в аресте Виравольты.
«А вот это обещает быть интересным…»
Он вновь обрел способность улыбаться.
— Благодарю вас.
Тут его окликнул Броцци, и Пьетро обернулся. Врач Уголовного суда все еще оставался на сцене. Он засучил широкие рукава своего черного облачения.
— Помогите мне его снять.
Труп Марчелло Торретоне лежал в одном из подвалов Уголовного суда. Здесь не было ни позолоты, ни лепнины, лишь голый грубый камень и собачий холод, просачивающийся через выходящее на узенькую улочку подвальное оконце. Пьетро показалось, что он снова попал в тюремную камеру. В центре помещения суетился Броцци. Пьетро с содроганием помог врачу уложить закоченевший труп на смотровой стол. Теперь Броцци мог приступить к более тщательному осмотру. Делать вскрытие не было необходимости, но вот досконально выяснить происхождение ран и обстоятельства смерти — всенепременно. Броцци, довольно долго бормотавший что-то, поправил очки и принялся осматривать корни волос, глазные орбиты, зубы, язык и рот, раны на ногах, руках и в боку, а также надпись на туловище. Он перемещался вдоль тела покойника, время от времени останавливаясь и изучая то ногти мертвеца, то внутреннюю поверхность бедер… Врач распылил в воздухе немного духов, но их аромат не перебивал наполнивший помещение жуткий запах. Лежавшая неподалеку сумка снова была открыта. Броцци положил инструменты на маленький покрытый белой тканью столик: хирургические ножи и скальпели, ножницы, увеличительное стекло, кисточки, эфир и спирт, измерительные инструменты и химические порошки. Пьетро даже представления не имел, что это за препараты. Там же стоял тазик, куда Броцци периодически с тихим звяканьем клал свои инструменты. Пьетро за свою жизнь повидал немало мертвецов, да и свежие воспоминания о пребывании в тюрьме тоже не были радужными. Однако сейчас, находясь среди ночи в этом стылом зале, тускло освещенном парой фонарей, он не мог сдержать дрожь. Вид этого замученного человека, этих покрытых синеватыми венами останков, лишенных всего, вплоть до глаз, леденил душу. А смотреть, как Броцци обращается с жертвой, будто это вульгарный кусок мяса, было особенно невыносимо.
«Надо же, а я-то грезил нынче вечером навестить сады какой-нибудь скучающей принцессы», — подумал Пьетро. Он мечтал предаться телесным усладам, приникнуть к бедрам и округлостям какой-нибудь женщины, чтобы забыть Анну Сантамарию и поведенные в тюрьме месяцы, а вместо этого торчит возле лежащего на саване безжизненного тела. И теперь Виравольта хотел узнать как можно больше об этом мертвеце. Броцци, согнувшись над трупом, говорил вслух, как для Пьетро, так и для себя:
— Рана на боку действительно нанесена копьем, найденным за кулисами театра Сан-Лука. Оружие здесь, нужно будет его опечатать. Рана глубокая, пропорото левое легкое, но до сердца не достает. Она наверняка ускорила агонию жертвы, но не послужила причиной смерти. Тело было точно в таком же положении, как Христос на кресте, на голове венец из колючек. В уголках губ следы уксуса…
Пьетро воспользовался дорогой до Уголовного суда, чтобы поближе познакомиться с таким необычным человеком, как Броцци. Врач тоже любил тайны и работал на Уголовный суд вот уже более десяти лет. Происхождения Броцци был далеко не патрицианского — гражданин, чьи таланты и умения вознесли его до нынешнего уровня. В прошлом он побывал личным врачом многих сенаторов и членов Большого совета. Именно так он расширил связи и создал себе репутацию. Антонио желал служить республике, и, как он поведал Пьетро, требовалась немалая преданность делу, чтобы компенсировать мрачный характер подобного рода деятельности. Его отца убили на углу одной из улочек Санта-Кроче. И это событие повлияло на то, что Антонио в конечном счете стал одним из тех гробовщиков в республике, чья работа требовала огромной внутренней силы и самоотверженности.
Пьетро провел ладонью по лицу. Его начинала одолевать усталость.
Подавив зевок, он сказал:
— Все это… Это чистая инсценировка… театральная постановка. Занавеси, раздвинутые кулисы, которые словно приглашают: добро пожаловать на спектакль… По правде говоря, подозреваю, что это убийство осуществил далеко не такой уж варвар вопреки явной жестокости преступления. Есть в этой мрачной утонченности нечто от истинной безнадежности. Все тщательно рассчитано и подобрано, чтобы добиться… драматического эффекта. Его распяли, эта фраза на груди, своего рода поэтическая шарада…
— Вполне вероятно, что убийца заставил жертву проглотить уксус, поднесенный на пропитанной тряпке, — добавил Броцци.
И таким образом обрек Марчелло на все те муки, которым подвергли Христа, начиная с восхождения на Голгофу до самой смерти. Глаза ему действительно вырезали. В правой глазнице остались осколки стекла, разбившегося, когда перерезали нерв. Стекло тонкое, отполированное, но достаточно прочное. Возможно, из Мурано, судя но фактуре и прозрачности. Осколки слишком маленькие, чтобы сказать более точно.