Западня Данте
Шрифт:
— Что вам в точности известно о Марчелло?
— То же, что и всем. Он был актером в труппе Гольдони.
— И все?
Священник поколебался и сжал голову руками.
— Да.
Пьетро был совершенно уверен, что Каффелли лжет.
— Но разве вы не являлись его исповедником? Святой отец… О чем Марчелло вам рассказывал? Он не чувствовал, что ему грозит опасность?
— Пресвятая Дева… Я молился денно и нощно, надеясь, что этого не произойдет… Какой позор, Господи… Ну почему случилось именно так? Почему все идет все хуже и хуже… Марчелло… Этот мальчик
— Мне описали Марчелло как человека, одержимого идеей греха. Это так?
— Марчелло был… потерянным человеком. Он… отказался от своей веры. Я помогал ему вновь обрести ее.
— Надо же, — прищурился Пьетро. — Отказался от веры… Почему? В чем он чувствовал себя виноватым, святой отец?
Каффелли молча покачал головой. Пьетро решил уточнить вопрос.
— Быть может, в этом сыграла какую-то роль его личная жизнь?
Дыхание Каффелли внезапно участилось. Подумав, что на сей раз молчание может сойти за признание, священник решил ответить:
— Личная жизнь Марчелло касалась лишь его одного, и в ваших поисках сведения о ней ничем не помогут.
— Не уверен. Но если это так, то соблаговолите сообщить, с кем он встречался… Мне известно, что у него была связь с Лучаной Сальестри… Был кто-то еще?
Никакой реакции не последовало. Козимо явно сопротивлялся. Виравольта решил сменить тактику:
— Хорошо… Святой отец… Вы не знаете, вращался ли Марчелло в опасных кругах? Были ли у него враги?
Священник облизнул губы и заговорил не сразу, словно выталкивая из себя слова.
— Стриги, — выдохнул Каффелли. — Огненные птицы…
— Как-как? Огненные птицы? О чем это вы?
— Стриги, которых также называют Огненными птицами… Ищите их.
— Я не понимаю, святой отец. А…
— Нет-нет, это все, что я могу сказать… Теперь уходите… Оставьте меня одного.
Пьетро задал еще пару вопросов, но Каффелли не ответил. Услышав шорох, Виравольта попытался разглядеть силуэт священника через решетку оконца. Потом задернул занавеску и выглянул из исповедальни. Шаги Каффелли эхом разносились под сводами церкви. Схватившись за поясницу, он чуть согнулся, будто у него болела спина.
«Стриги, — подумал Пьетро. — Химерические создания, разновидность вампиров, собаки с головой женщины, средневековая легенда. Порождения тьмы, связанные с адскими силами… И этот Дьявол, он же Химера… Что бы все это значило?»
Пьетро еще долго сидел в исповедальне, погрузившись в мысли. У него сложилось неприятное ощущение, что Каффелли сказал либо слишком много, либо недостаточно. Но в данный момент из священника вряд ли удастся еще что-то выудить.
Вздохнув, Виравольта отдернул занавес исповедальни и тоже ушел.
Пьетро вернулся на паперть Сан-Джорджо, где его поджидал Ландретто.
— Ну? — поинтересовался слуга.
— Наш друг знает много интересного. Не удивлюсь, если он так или иначе причастен к этому делу. Не следует его выпускать из виду… Я смогу его сломать, эти церковники — народ слабый. И мы с ним еще не рассчитались… Но здесь все не так просто.
— Э-э… Абсолютно ни о чем.
— Я так и думал.
— А если бы я знал?
— А если бы знал, то, по словам старины Козимо, в Венецию явился дьявол…
— Очень печально. Но у меня есть для вас известия.
— Да? — Пьетро уставился на лагуну.
— Броцци послал к нам одного из своих людей. Он определил происхождение осколков стекла, обнаруженных в глазницах Марчелло и возле его тела. Они из мастерской Спадетти, в Мурано, что вас не удивит. Спадетти — член Гильдии стеклодувов.
— Спадетти, — посмотрел на слугу Пьетро. — Один из хозяев Мурано. Отлично, друг мой.
Они направились к гондоле.
Солнце клонилось к закату, заливая Венецию оранжевым светом.
— Мы отправимся туда на рассвете. А нынче вечером, о Ландретто…
Пьетро потянулся. Он устал, это дело давило на него. И хотел приятно провести свободное время, на что имел полное право. Немножко развлечения не повредит возложенной на него миссии.
И в конце концов, у него есть официальное благословение Казановы.
«Будь достоин меня», — сказал ему Джакомо перед тем, как Пьетро покинул тюрьму.
Виравольта с улыбкой повернулся к слуге:
— Нынче вечером, Ландретто, я предоставляю нам свободу действий! Повеселимся, как в старые добрые времена… Преступления меня гнетут, а самые красивые женщины в мире нас уже заждались! Пошли, и точка!
После ухода Пьетро отец Каффелли остался один в церкви Сан-Джорджо Маджоре, врата которой запер. Наступающая ночь надвигалась на святое место. Струилась между статуй, накрывая своей тенью холодный пыльный пол. В середине нефа горели несколько свечей. Козимо стоял на коленях перед алтарем, подняв глаза к жуткой сцене «Снятия с креста». Ничто больше не нарушало тишину в церкви, кроме дыхания священника, прерываемого стенаниями. Козимо Каффелли со слезами на глазах молился своему Спасителю. Иногда ему мерещились вокруг шепчущие тени. «Театр теней», как сказал бы Марчелло. Священник боялся закрыть глаза, потому что в этом полумраке его не одолевали назойливые видения. Видения с запахом серы, поднявшиеся из глубин его души и постоянно мучившие его, причиняя смертельную боль.
«Господь мой, почему Ты меня покинул?» Сейчас враг знал, знал все. Ничто не могло от него укрыться. Перед Каффелли лежала раскрытая Библия, и на одной из гравюр дьявол, с искаженным насмешливой гримасой лицом и закрученным вокруг лап раздвоенным хвостом, уговаривал Христа следовать за собой. Подле него кружили сонмища адских существ. Но зло было не только тут, вокруг Козимо. Оно было внутри него. И оно становилось все более устрашающим и непонятным. Козимо потерял праведный путь, он заплутал. Вскоре немыслимое станет известно миру, и его покроет такой позор, которому нет названия: проклят навечно Венецией и людьми!