Западня глобализации: атака на процветание и демократию
Шрифт:
И все же защитники государства всеобщего благоденствия в своей борьбе обречены на поражение. Конечно, многие аргументы их оппонентов ложны. Если разобраться, то станет ясно, что немецкие концерны едва ли создают новые рабочие места за границей; скорее, речь идет о скупке существующих предприятий с целью более широкого использования их рабочей силы и выхода на региональные рынки. И совсем уж неверно, что социальные расходы в Германии взмыли вверх: на самом деле в 1995 году они составили меньшую долю ВНП, чем двадцатью годами ранее. Подлинные мотивы сторонников глобализации прослеживаются в их постоянных ссылках на политику других индустриальных стран. Повсюду — что в Швеции, что в Австрии, что в Испании — действует, по существу, одна и та же программа сокращения затрат на общественные нужды, урезания реальной заработной платы и ликвидации системы социального обеспечения. И везде протест кончается покорностью.
Интернационализм, когда-то изобретенный вождями рабочего класса из стана социал-демократов как оружие против капиталистических поджигателей войны, давным-давно перешел на сторону врага. На мировом уровне более 40 000 транснациональных
Глобальным борцовским броском новый Интернационал капитала переворачивает с ног на голову целые страны и социальные порядки. На одном фронте он сообразно с текущей обстановкой угрожает уйти совсем, добиваясь таким образом массированных снижений налогов, а также субсидий, достигающих млрд марок, или бесплатного предоставления инфраструктуры. Если это не срабатывает, зачастую может помочь налоговое планирование по широко известной отлаженной схеме: доходы показываются только в тех странах, где уровень налогообложения действительно низок. По всему миру владельцы капиталов и состояний вносят все меньший и меньший вклад в финансирование затрат на общественные нужды.
На другом фронте те, кто управляет глобальными потоками капиталов, снижают уровни заработков своих сотрудников, читай: налогоплательщиков. Заработки как доля национального богатства снижаются по всему миру; противостоять этому давлению в одиночку не способно ни одно государство. По мнению американского экономиста Рюдигера Дорнбуша, немецкая модель будет «основательно размыта» глобальной конкуренцией [12] .
Цены акций и корпоративные доходы поднимаются двузначными скачками, тогда как заработная плата рабочих и служащих падает. В то же время параллельно с дефицитами национальных бюджетов растет уровень безработицы. Не нужно обладать специальными экономическими знаниями, чтобы понять, что происходит. Более чем через сто лет после смерти Карла Маркса капитализм вновь устремился в направлении, которое этот экономист, совершивший революционный переворот в общественном сознании, так точно описал для своего времени. «Общая тенденция капиталистического производства заключается в том, чтобы не повышать, а понижать средний уровень зарплаты, тем самым доводя в той или иной мере стоимость труда до ее минимального предела», — докладывал он в 1865 году генеральному совету Первого Интернационала в Лондоне, не помышляя о том, что примитивный капитализм однажды будет подчинен демократическому управлению [13] . Однако после реформ социал-демократического столетия начинается контрреформация исторического масштаба; движение в будущее — это движение в обратном направлении. А такие счастливчики, как Генрих фон Пьерер, босс Siemens, торжествующе провозглашают: «Ветер конкуренции перешел в шторм, настоящий же ураган у нас еще впереди» [14] .
12
Der Spiegel, 4/96.
13
Karl Marx/Friedrich Engels, Werke, Bd. 16, Lohn, Preis und Profit, S. 103–152, Berlin 1962.
14
Der Spiegel, 4/96.
Вероятно, изречения Пьерера и других носителей стандартов нового глобализма и наводят кого-нибудь на мысль, что все это — естественный результат неотвратимого научно-технического прогресса. Но это нонсенс. Глобальная экономическая интеграция ни в коем случае не является естественным процессом: она сознательно продвигается целенаправленной политикой. Именно правительства и парламенты своими договорами и законодательными актами планомерно устраняли барьер за барьером на пути движения товаров и капиталов через границы. Своими действиями, начиная с разрешения на торговлю иностранной валютой на европейском внутреннем рынке и заканчивая постоянным расширением состава участников Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ), правящие политики индустриального Запада систематически выстраивали ту самую ситуацию, с которой они теперь не в состоянии справиться.
Глобальная интеграция идет рука об руку с доктриной экономического спасения, которую целый сонм советников постоянно внедряет в политику. Ее основной, слегка упрощенный тезис гласит: рынок — это хорошо, а государственное вмешательство — это плохо. В 1980-е годы большинство неолиберальных правительств Запада, основываясь на идеях ведущего представителя этой школы — американского экономиста, лауреата Нобелевской премии Мильтона Фридмена, сделало эту догму своим руководящим политическим принципом. Отсутствие ограничений вместо государственного контроля, либерализация торговли и движения капиталов, приватизация государственных предприятий — вот составляющие стратегического оружия из арсенала правительств, уверовавших в рынок, и международных экономических организаций, находящихся под их влиянием: Всемирного банка, Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирной торговой организации (ВТО). С этим оружием они вступили в войну за освобождение капитала, продолжающуюся и поныне. Предполагается, что закону спроса и предложения подчиняются как все отрасли человеческой деятельности, будь то воздушный транспорт или телекоммуникации, банковское дело или страхование, строительство или разработка программного обеспечения, так и сами людские ресурсы.
Крушение однопартийных диктатур Восточного блока придало этой системе верований дополнительный импульс и глобальный охват. Когда исчезла угроза диктатуры пролетариата, все силы были брошены на построение диктатуры всемирного рынка. Внезапно массовое участие рабочих в валовом национальном продукте стало выглядеть не более чем уступкой, призванной в условиях «холодной войны» выбить почву из-под ног коммунистической агитации.
И все же «турбокапитализм» [15] , который в мировом масштабе ныне представляется непреодолимым, разрушает свой собственный фундамент, поскольку подрывает демократическую стабильность и способность государства функционировать. Изменения и перераспределение власти и богатства столь интенсивны, что разъедают старые общественные институты быстрее, чем может быть установлен новый порядок. Страны, до сих пор наслаждавшиеся процветанием, сейчас пожирают социальную составляющую своей структуры даже быстрее, чем они уничтожают окружающую среду. Неолиберальные экономисты и политики проповедуют по всему свету «Американскую модель», но это пугающе похоже на пропаганду старого режима ГДР, который до самого конца старался научиться секретам успеха у Советского Союза. Кроме того, социальный распад нигде не очевиден в большей степени, чем в цитадели капиталистической контрреволюции — самих Соединенных Штатах. Тамошняя преступность приняла характер эпидемии, и, например, в Калифорнии, называющей себя седьмой по величине экономической державой мира, затраты на тюрьмы не так давно превысили бюджетные расходы на образование [16] . Примерно 28 миллионов американцев — свыше 10% населения — забаррикадировались внутри охраняемых небоскребов и жилых массивов. В настоящее время граждане США тратят в два раза больше денег на частную охрану, чем их правительство тратит на полицию [17] .
15
Впервые этот термин был использован в 1995 г. американским экономистом Эдвардом Луттваком.
16
Financial Times, 30.4.1996.
17
Согласно исследованию Тимоти Игана (Timothy Egan) Many Seek Security in Private Communities, New York Times, 3.9.1995; см. также Lester Thurow, The Future of Capitalism, New York 1996.
Европа и Япония, Китай и Индия тоже расщепляются на меньшинство выигравших и большинство проигравших. Для многих сотен миллионов прогресс глобализации вовсе не прогресс. И надо полагать, что лозунг «Сделаем глобализацию достижением, от которого выиграет каждый!», провозглашенный главами правительств ведущих индустриально развитых стран на совещании «большой семерки» в Лионе в конце июня 1996 года, звучит для них как издевательство.
Таким образом, протесты проигравших адресованы правительствам и политикам, которые все в меньшей и меньшей степени способны предложить какие-либо позитивные меры. Идет ли речь об обеспечении социальной справедливости или охране окружающей среды, ограничении всевластия средств массовой информации или борьбе с международной преступностью, отдельное государство-нация всегда оказывается бессильным, а попытки скоординировать международные усилия столь же регулярно проваливаются. Но если ни по одной из жгучих проблем будущего правительства не могут предпринять ничего, кроме как ссылаться на непреодолимые ограничения международной экономики, то политика в целом становится спектаклем бессилия, а демократическое государство утрачивает свою легитимность. Глобализация оказывается западней для самой демократии.
Только наивные теоретики и недальновидные политики думают, что можно из года в год, как в нынешней Европе, лишать миллионы людей работы и социальной защиты и не заплатить однажды за это политическую цену. Что-то обязательно произойдет. В государствах, построенных по демократическому принципу, в отличие от концернов с их потребительской стратегией нет «лишних людей». Проигравшие имеют право голоса, и они им воспользуются. И нет никаких оснований для самоуспокоения, ибо за социальным потрясением последует политическое. В ближайшем будущем у социал-демократов или социально мыслящих христиан уже не будет поводов для торжества. Напротив, становится очевидным, что все больше избирателей и впрямь воспринимают всерьез стереотипные формулы глобализаторов. Виноваты не мы, а иностранная конкуренция — гласит каждый второй выпуск новостей устами тех самых людей, что обязаны защищать интересы граждан. От этого (экономически ложного) аргумента лишь один маленький шаг до открытой враждебности ко всему иностранному. Вот уже долгое время миллионы граждан, принадлежащих к утратившему уверенность в завтрашнем дне среднему классу, ищут спасение в ксенофобии, сепаратизме и разрыве с мировым рынком. Отторгнутые отвечают отторжением.
В 1992 году в своей первой попытке стать президентом США национал-популист Росс Перо, сторонник авторитарной власти, получил 19% голосов. Аналогичных результатов добились французский пророк национального возрождения Жан-Мари Ле Пен и австрийский крайне правый популист Йорг Хайдер. Партии сепаратистов прибавляют в популярности в Квебеке, Шотландии и Ломбардии. Помимо традиционной ксенофобии их воззвания несут в себе презрение к центральному правительству и обособление от той части населения бедных районов страны, за чей хлеб и кров будто бы приходится платить другим. В то же время масса бродяг во всем мире ищет убежище от нищеты.