Западня
Шрифт:
Давид, зная свои недостатки, был довольно изобретателен. Его щиколотка уже зажила, и он все больше и больше времени, насколько позволял световой день, проводил в лесу, катаясь на лыжах. Он заказал соответствующее снаряжение, и капюшон его куртки, как труба, выступал вокруг лица. Это, правда, сужало сектор обзора, но защищало все выступающие части лица — нос, уши. Волшебная тишина снежного леса заметно облегчала его беспокойство. Там не было никаких признаков жизни — это и успокаивало, и тревожило одновременно. Единственным живым существом был ворон. Он хлопал своими угольно-черными крыльями на заснеженных верхушках деревьев, от чего обрушивались беззвучные лавины пушистого
Давида предупреждали о медведях гризли. Они не всегда впадают в спячку. Гризли крадется за своей добычей в полной тишине. В отличие от других медведей, он не боится человека, но избегает близости человеческих поселений. Давид был вынужден контролировать свой страх смерти. Он верил во внезапную кончину, только она должна быть быстрой. Вообще, его отношение к смерти всегда менялось в зависимости от настроения. В минуты радости ему претила мысль, что жизнь может закончиться, однако в последний год смерть не казалась такой уж страшной. Но в любом случае, когда придет его время уходить в мир иной, хотелось бы, чтобы это произошло не банально. Погибнуть в лапах медведя или замерзнуть в субарктических широтах лучше, чем умереть от рака простаты или, что еще хуже, медленно угасать в доме престарелых в Свонси, как его мать.
Чаще всего по субботам Давид шел на лыжах в гости к Иену. Срезая дорогу, он шел через лес и подходил к дому с тыла, где дорога была не видна. Дым, поднимавшийся из трубы, был заметен издалека. Ветра не было, и он прямым столбом уходил высоко в небо. Подойдя ближе, можно было заметить маленькую хижину, заваленную снегом по самую крышу; вокруг теснились высокие деревья, тоже укутанные толстым слоем снега. Эта картина напоминала Давиду детские сказки о троллях и эльфах и подростковые мечты о выживании в суровых условиях дикой природы.
Щенок, Торн, уже вырос до размеров худого сенбернара. Он всегда мчался по лыжне навстречу Давиду, учуяв его за милю. Иен тоже был рад видеть его. Он не был отшельником в полном смысле слова, поскольку мог часами торчать в барах, болтая с людьми, которые ему не очень нравились. Но удаленность его хижины говорила о некой потребности в уединении. Давид с завистью смотрел на его хижину и даже подыскивал себе нечто подобное. Но теперь, когда близилось окончание контракта, уже не было необходимости выбираться из его ужасного трейлера.
Однажды утром Торн не приветствовал его, как обычно, а когда Давид подошел к хижине, то увидел, что пес сидит у машины. Машины Шейлы. Судя по раннему часу, можно было предположить, что она провела здесь ночь. «Отважный малый, — подумал Давид, — рискует нарваться на эти острые зубки». Правда, Иен признавался, что согласен повторить опыт с Шейлой. Интересно, как часто эти двое встречаются? И почему? Ведь враждебность отношений между ними иногда весьма ощущалась. Хотя в другие периоды казалось, что между ними существует какая-то скрытая зависимость. Были какие-то взаимные одолжения, оправдания. И все же стала бы Шейла спать с Иеном сейчас, когда ее беременность так сильно угнетала ее? И стал бы Иен спать с Шейлой, если бы знал о беременности? И не является ли он отцом?
Прошла всего неделя с того момента, как Шейла обратилась к нему с просьбой сделать аборт. Давид поежился от мороза и отвращения. Тот неприятный случай совершенно убил в Давиде всякую привязанность к Лосиному Ручью. С тех пор как это произошло, Хогг перестал покровительственно похлопывать его по спине и заговаривать о продлении Давидом контракта, несмотря на то что доктор Одент решил не возвращаться после годичного отпуска,
Давид остановился возле дома и задумался. Обратно возвращаться далеко, к тому же ему так хотелось выпить большой стакан (и не один) горячего пунша, который его обычно ждал. Торн съежился возле машины, и Давид пощелкал пальцами, надеясь подозвать бедного пса к себе. Интересно, его только что выпустили или ему пришлось провести на улице всю ночь? Возможно, Торн побаивался Шейлы. Собаки обычно очень восприимчивы к неискренности.
Давид замер, когда услышал скрип двери, а потом хриплый голос Шейлы:
— Я тебе понадоблюсь.
— Нет, — голос Иена был очень напряжен. — Неужели ты не слышишь? У меня нет больше денег.
Шейла раздраженно повысила голос:
— Ты говорил мне то же самое прошлый раз! Ну хорошо, тогда и ты больше не получишь. Мне это не нужно, это слишком сложно.
— Я должен рискнуть, Шейла. Я должен постараться на этот раз.
Давид стоял неподвижно. Шейла его не заметила, когда садилась в машину. Как всегда, она была одета совершенно не по погоде: сексуальные облегающие брючки, курточка из овечьей шкуры по пояс, изящные кожаные сапожки. Ни шапки, ни шарфа, ни перчаток. Машина завелась без проблем, и она сердито увеличивала обороты двигателя. Но потом замерла, глядя куда-то вниз, на свои колени. Вдруг она закрыла лицо руками и сгорбила плечи. Кажется, она расплакалась. Было что-то очень трогательное в ее позе. Оказывается, ей все же не чужды обычные человеческие чувства! Сейчас она переживает какой-то кризисный период, более сложный, чем просто беременность. Хотя, возможно, это и обычная неуравновешенность. Однако на работе она никогда не снимала маску, какие бы внештатные ситуации ни происходили.
Давид внутренне съежился, представив, каково будет Шейле, если она узнает, что он стал свидетелем ее страданий. Он не шевелился, боясь быть замеченным. Прошла минута, Шейла вытерла слезы тыльной стороной ладони, аккуратно сдала назад и исчезла на дороге в город.
Что за дела они обсуждали? Иен будет лишен… чего? Уж точно не ее сексуальной благосклонности. Он не будет переживать по этому поводу. А может, и будет. На самом деле все могло быть совсем не так, как казалось на первый взгляд.
Давид подождал пару минут, потом подошел к двери. К Торну вернулась привычная живость, он восторженно прыгнул на Давида, и тот с хохотом упал навзничь. Длинный влажный язык добрался до лица, все еще закутанного в капюшон.
— Что там у вас произошло? — спросил гость Иена, после того как избавился от множества одежек и плюхнулся перед печкой со стаканом пунша в руке. Большая желтая собака улеглась у его ног. — Я как раз подходил и не мог не услышать, что Шейла говорила на пороге.
Иен, казалось, рассердился, что их разговор услышали. Глаза его сузились, и он внимательно глянул на Давида:
— Я поселился здесь, на отшибе, специально для того, чтобы меня не подслушивали.
— Хочешь, чтобы я проваливал? — предположил Давид, пытаясь сдержать улыбку.
Иен криво ухмыльнулся:
— Нет, не проваливай. Мне не с кем будет пить. — Он потрепал пса по заду. — Торн не переносит алкоголь. В этом он слабак.
Иен о чем-то довольно долго размышлял, выкуривая одну сигарету за другой. Вдруг раздался резкий грохочущий звук. Давид в панике уставился вверх.
— Тепло поднимается, — объяснил Иен, продолжая смотреть в приоткрытую дверцу печурки. — Последний зимний снег скатился с крыши. — Он зажег еще одну сигарету и глянул на Давида из-под спутанных нечесаных волос на лбу. — Думаю, тебя она не просила?