Западня
Шрифт:
И он мне ответил: «Конечно же хранятся!»
Поудобней устраиваюсь на диване, надо отдохнуть и расслабиться. Хорошо, что поговорила с профессором Кернером. Конечно, прежде всего мне нужно, чтобы убийца моей сестры сломался. Я должна наконец узнать, что произошло в ту проклятую ночь, и услышать это из его собственных уст. Но мысли о Кернере и образцах ДНК с места преступления дают дополнительную уверенность. Еще одна сеть. Второй вход в западню. Я достану этого Ленцена. Не так, так эдак.
Смотрю на часы.
Начало двенадцатого, у меня еще почти час, чтобы расслабиться и еще раз все обдум… Звонок в дверь. Я вскакиваю как ошпаренная, адреналин наполняет все тело и ударяет в голову холодной волной, вся моя уверенность улетучилась. Меня качает, я цепляюсь за подлокотник кушетки, потом делаю три глубоких вдоха, отпускаю подлокотник и иду к двери. Наверное, почтальон. Или какой-нибудь агент. А они еще ходят, агенты-то? Открываю дверь.
Много лет преследовал меня монстр в моих снах, и вот он стоит передо мной наяву.
– Доброе утро, – говорит Виктор Ленцен с извиняющейся улыбкой и протягивает мне руку. – Виктор Ленцен. Мы явились немножко раньше. Выехали из Мюнхена с таким запасом, боялись, как бы не опоздать, а теперь решили, чем ждать, может, лучше уже и начнем.
Подавляю инстинктивное желание заорать, убежать, исчезнуть. И отвечаю:
– Нет проблем. Линда Конраде.
Пожимаю ему руку, улыбаюсь. Путь избавления от страха лежит через страх.
– Прошу, входите.
Я не мямлю, не дрожу, смотрю ему прямо в глаза, говорю четко, уверенно. И как только поле моего зрения чуть расширяется, замечаю фотографа. Он молод, лет двадцати пяти, немножко нервничает, когда пожимает протянутую ему руку, нервничает и с жаром бормочет что-то о том, что он мой большой поклонник, но мне очень трудно сосредоточиться на нем.
Впускаю обоих в дом. Оба вежливо вытирают о коврик ноги. На Ленцене – черное пальто, которое скрывает безупречный костюм. Темные узкие брюки, белая рубашка без галстука, черный пиджак. Седина ему очень идет. Проницательный взгляд, красивый рисунок морщин. Беру у него сырое пальто и куртку-парку у фотографа, вешаю одежду в гардероб в холле, а сама украдкой разглядываю мужчин. Виктор Ленцен из тех людей, чье обаяние никакие фотографии не передают. Он из тех, что одним своим появлением меняют всю атмосферу в помещении. Ленцен потрясающе привлекателен, причем на свой необычный, опасный манер.
Сержусь на себя за вольные мысли, пытаюсь сосредоточиться.
Оба, похоже, чувствуют себя несколько скованно в огромной элегантной прихожей знаменитой эгоцентричной писательницы, которая никогда не выходит из дома. Непрошеные гости. Это хорошо. Не в своей тарелке – это хорошо. Веду их в направлении столовой и пользуюсь моментом, чтобы внутренне собраться. Все пошло не так. Это раннее появление – неспроста, это не что иное, как план Ленцена: сбить меня с толку, взять вожжи в свои руки, заставить играть по его правилам, сразу начать интервью, чтобы я не успела взять ситуацию под контроль, – короче, выбить из колеи, понятно. Но я уже пришла в себя. Меня вообще удивляет, что я почти ничего не чувствую теперь, когда все началось. Как будто под наркозом, я словно актриса на сцене, когда поднялся занавес, актриса, которая играет роль Линды Конраде. Но ведь и на самом деле происходит своего рода спектакль, представление перед всеми этими бесконечными камерами и микрофонами в моем доме, которое даем мы с Ленценом.
Провожу гостей в столовую. Решение устроить интервью в столовой не было обдуманным, скорее чисто интуитивным. Гостиная показалась мне неподходящей. Нам пришлось бы сидеть на диване, рядом друг с другом. Мягкая мебель – нет, слишком расслабленно. Кабинет, он на втором этаже. Лестница, коридор, потом через весь холл – слишком далеко. Столовая – идеально. Недалеко от входной двери. Большой стол – позволит держать дистанцию. И у столовой есть еще одно преимущество: за исключением тех редких минут, когда я любуюсь из окна опушкой леса, я в ней практически не бываю. Ем я, когда одна, на кухне. А я почти всегда одна. И поэтому лучше быть с Ленценом в помещении, с которым у меня не так много связано, как, например, с кухней, которая совсем рядом и где мы обычно общаемся с Норбертом, пьем французское розовое и я плачусь ему в жилетку. Или с библиотекой на втором этаже, где я путешествую, мечтаю, люблю. Где я живу.
Пытаюсь расслабиться и меньше смотреть на Ленцена. Краем глаза замечаю, как он окидывает помещение оценивающим взглядом. Подходит к обеденному столу, такому огромному, что можно проводить настоящие совещания.
Ленцен ставит свою сумку на ближайший стул, открывает и смотрит. Очевидно, проверяет, все ли на месте. Все это он проделывает несколько неуклюже, почти нервно, впрочем, так же себя ведет и фотограф. Если не знать всей предыстории, то можно было бы предположить, что они просто волнуются перед началом важного дела. Ну, что касается фотографа, наверное, так и есть.
Мой взгляд скользит по огромному пустому столу, на котором лежат несколько экземпляров моего нового романа. Конечно, не было большой необходимости раскладывать эти книжки, тот, кому положено, прекрасно знаком с тем, что там написано. Но чисто психологически – не так плохо иметь под рукой обвинительное заключение. Фотограф, скорее всего, думает, что книги обязательно должны быть в кадре из маркетинговых соображений. Он возится со своим оборудованием, а Монстр осматривается по сторонам.
Сажусь. Беру стеклянную бутылочку с водой, открываю, наливаю в стакан, руки не дрожат. Руки. Спрашиваю себя, неужели сегодня я впервые пожала руку убийце? Никогда ведь не знаешь, или? Спрашиваю себя, скольким людям я вообще пожимала руку? А сколько я вообще живу? Быстро прикидываю в уме. 38 лет, это примерно 13 870 дней. Предположим, в день по одному рукопожатию, получается около 14 000 человек. Сколько из них убийц? Прихожу к выводу, что вполне вероятно, сегодня я пожимала руку убийце не в первый раз. Но это единственный раз, когда я точно знаю, что он убийца. Он смотрит на меня. Пытаюсь собрать разбежавшиеся мысли. Они мечутся как перепуганные курицы. Да остановитесь уже. Злюсь. Злюсь на себя, за то, что злюсь. Это вот то самое невнимание, из-за которого я вполне могу сломать себе шею. Надо собраться. Это мой долг перед Анной.
Смотрю на Монстра, смотрю на Виктора Ленцена. Ненавижу это имя. И не только потому, что так зовут Монстра. Но еще и потому что, насколько мне известно, Виктор означает «победитель», а я верю в магию имен. Но ничего, на этот раз все будет иначе.
– У вас чудесный дом, в чудесном месте, – говорит Ленцен, подходя к окну.
Он стоит и смотрит на опушку леса.
– Спасибо, – говорю я, встаю и подхожу к нему.
Когда они пришли, солнце еще пробивалось из-за облаков. Сейчас сеет моросящий дождик.
– Апрельская погода в марте, – говорит Ленцен.
Молчу.
– И давно вы здесь живете? – спрашивает он.
– Больше десяти лет.
Я испуганно вздрагиваю, услышав, как вдруг зазвонил домашний телефон. Мне вообще никто не звонит на домашний. Все звонят на мобильный, который всегда при мне, где бы я ни была в своем огромном доме. Замечаю, что Ленцен наблюдает за мной. Телефон снова звонит.
– Не хотите подойти? – спрашивает он. – Мы подождем, пока вы поговорите, ничего страшного.