Западня

Раабе Мелани

– Нет, ничего. Все нормально.

У нее закружилась голова. Он не слышал ни единого слова. А повторить – выше ее сил. Может, оно и к лучшему. Чего это она столько всего наговорила, всего-то после одной ночи.

– У тебя правда все хорошо?

Она вдруг почувствовала, что в гостиной нечем дышать.

– Да, все в порядке, – сказала она. – Послушай… мне надо идти. Совсем забыла, у меня встреча с галеристом.

– Вот как. Ну ладно.

– Да.

– Но как же кофе? Я думал, мы…

– Мне надо идти. Не обижайся. Просто захлопни дверь, когда будешь уходить.

Она видела, что он растерян,

возможно, разочарован.

На лице его появилась вымученная улыбка.

– Все понятно, – сказал он.

Софи повернулась, сделала несколько шагов. Ноги словно налились свинцом. Она остановилась. Повернулась к нему.

– Йонас.

– Да.

– Объявись, когда будешь готов. Когда снова захочешь меня увидеть. Дай знак. Хорошо?

Глаза его стали серьезными.

– Хорошо.

– Да?

– Да.

Уходя, она чувствовала, как он смотрит ей вслед.

34

И снова это сырое, багровое чувство. Снова я на лужайке у дома Виктора Ленцена. В ушах звенит выстрел, ладонями чувствую, какая холодная трава, голова раскалывается.

– Фрау Михаэлис?

Голос доносится откуда-то издалека.

– Фрау Михаэлис?

Поднимаю глаза. Постепенно возвращаюсь в реальность. Полицейский комиссариат. Фрау Михаэлис – это я. А «фрау Конраде», к которому я давно привыкла, – это мой литературный псевдоним. Человек, который говорит со мной, допрашивает меня сегодня с самого утра. Он держится официально, но дружелюбно, и его вопросам нет конца.

– Может, сделаем перерыв? – спрашивает полицейский, чье имя я так и не могу запомнить.

– Спасибо, не надо, – отвечаю я.

Голос у меня тихий и усталый. Не очень понимаю, что происходит, поскольку я, похоже, заснула и довольно долго проспала.

– Давайте продолжим.

Снова мысленно возвращаюсь на ту лужайку, продолжая на автопилоте отвечать на вопросы полицейского. Темная лужайка у дома Ленцена. Сижу на траве, без сил. В ушах – звук выстрела. Юлиан смотрит мне в лицо, без слов дает мне понять, чтобы я не двигалась с места, но я не могу двигаться, даже если бы и захотела. Смотрю, как Юлиан осторожно подходит к лежащему на земле Ленцену, в темноте, и тут понимаю – слишком поздно, слишком – что это ловушка. Очередная западня Ленцена! Но уже слишком поздно, Юлиан уже рядом с ним, вижу, как он наклоняется, беззвучно вскрикиваю в ожидании второго выстрела, но ничего не происходит. Я так замерзла, что дрожу всем телом. Вижу, как Юлиан выпрямляется, идет ко мне.

– Он мертв, – говорит он.

Сижу, как громом пораженная, Юлиан садится рядом, на траву, обнимает меня, согревает своим теплом, и я наконец начинаю плакать. А вокруг в домах одно за другим зажигаются окна.

– Спасибо, фрау Михаэлис, – говорит полицейский. – Для начала это все.

– Для начала?

– Ну, возможно, что у нас появятся к вам еще вопросы, – отвечает он. – Человек застрелился из вашего пистолета. И вообще вся эта история, которую вы рассказали, кажется несколько… запутанной.

– Мне понадобится адвокат?

Некоторое время полицейский медлит.

– Думаю, не помешает, – говорит он и встает.

У меня даже нет сил, чтобы беспокоиться. Тоже встаю, осторожно. В больнице выяснили,

что перелома нет, сильный ушиб, но рабочая нога у меня пока одна, а с костылями я пока еще не очень освоилась, к тому же растяжение на правой руке еще толком не прошло. Полицейский открывает передо мной дверь. Выхожу из комнаты, которую мысленно назвала допросной, хотя официально это был не допрос, а «опрос». В этот момент по коридору проходит Юлиан. Сердце мое начинает учащенно биться, и я ничего не могу с этим поделать. Но он избегает моего взгляда, вежливо протягивает руку, поворачивается к коллеге.

– Нашли ее мобильный телефон, – говорит он.

Облегченно вздыхаю.

– Разговор записался? – спрашиваю я.

– Специалисты сейчас изучают файл. Но вроде бы все в порядке.

Полицейский, имени которого я так и не помню, прощается со мной, и мы остаемся с Юлианом наедине. Вспоминаю наши объятия на лужайке, стараюсь об этом не думать. Как только приехали полицейские, которых он вызвал, Юлиан сразу же отошел от меня, смутился. Стал снова называть на «вы». И с тех пор избегает смотреть мне в глаза.

– Линда, – говорит он, а звучит как будто «прощай».

– Привет, – глуповато говорю я, пытаясь встретиться с ним взглядом, но он не дает мне ни единого шанса, поворачивается и исчезает за дверью своего кабинета.

Он ведет себя так странно и неуклюже, потому что на самом деле считал меня убийцей сестры и ему теперь стыдно? Возможно. Наверное, поэтому он так ни разу и не объявился с той ночи, когда мы сидели вместе. Вспоминаю, что говорил Ленцен тогда, у меня дома: «Доля сомнения всегда остается». Как хорошо, что признания Ленцена на моем телефоне положат конец всем сомнениям. Ковыляю на костылях по коридору комиссариата и вдруг слышу за спиной знакомый голос.

– Здравствуйте, фрау Михаэлис.

Кое-как оборачиваюсь. Передо мной Андреа Брандт. Она не особенно изменилась. Разве что теперь улыбается, правда, едва заметно.

– Слышала, что произошло ночью, – говорит она. – Вам следовало бы предоставить это все нам.

Прошлая ночь. Не сразу понимаю, о чем она. Все это уже позади.

Ничего не отвечаю.

– Ну да, как обычно, – говорит Андреа. – Рада, что с вами все в порядке.

– Спасибо.

Показалось, что она хочет еще что-то сказать. Может, только сейчас она поняла, что пару месяцев назад она со мной говорила по телефону. Свидетельница, которая позвонила, а потом положила трубку. Но она лишь слегка пожимает плечами, говорит мне: «Всего хорошего!» И уходит.

Продолжаю ковылять, добираюсь до выхода, оглядываюсь. Принимаю решение. Переставляя костыли, шаг за шагом, думаю, сколько всего надо сделать. Поговорить с адвокатом. С родителями. Забрать Буковски. Позвонить в издательство. Литературному агенту, чтобы она была в курсе, когда начнут звонить из газет. Выспаться. Принять душ. Подумать, где жить. Потому что возвращаться в свой дом не хочу, по крайней мере, какое-то время – последний раз, когда я вошла в него, он не выпускал меня больше десяти лет. Надо поговорить с кем-то по поводу моих панических атак, которые теперь, когда худшее позади и речь уже идет не просто о выживании, становятся большой проблемой. Столько всего надо сделать. А вместо этого я стучу в дверь, за которой скрылся Юлиан, и распахиваю ее.