Западня
Шрифт:
— Осторожней! Осторожней! — тихо стонал он. — Сильно не рви!..
Рука Дьяченко начала что-то медленно-медленно раскачивать за доской. Туда-сюда… Еще раз и еще раз. Он знал свое дело. Руки сапера похожи на руки часовщика, привычны к ювелирной точности. И вот наконец его пальцы, измазанные известкой,
Геннадий Семенович сразу узнал ее — это их мина, в ящике из-под турецких сладостей, конечно, уже почти сгнившем.
Дьяченко держал в обеих руках смертоносный заряд, который когда-то в одно мгновение мог уничтожить весь этот дом.
— Быстрее тащите отсюда, ребята!.. — крикнул Иван Дмитриевич. — К морю! Подальше! А там подорвите…
Дьяченко пошел вперед, осторожно неся мину, Геннадий Семенович — за ним.
Так они поднялись на верхнюю площадку. Здесь Иван Дмитриевич еще раз внимательно осмотрел мину и деловито спросил:
— Химическая?
— Химическая, — ответил Геннадий Семенович.
Теперь Иван Дмитриевич немного успокоился.
— Черт подери, она как раз под моей кроватью лежала!.. Вот мое окно, на втором этаже… Ну, ребята, топайте. Да поскорее возвращайтесь. Выпьем по стопке!..
Дьяченко и Геннадий Семенович вышли на улицу, завернули за угол и почти бегом направились к парку Шевченко, подальше от людей.
В самом деле, куда им было деваться в этот ночной час с заряженной миной, которая неизвестно почему не взорвалась?
Через два квартала Геннадий Семенович отобрал у Дьяченко опасную ношу и понес ее сам.
Наконец они достигли парка и на отдаленной скамейке присели, чтобы обсудить положение. Куда девать мину? Пойти к морю и бросить ее в волны? Где гарантия того, что они
— Стоп! — сказал Дьяченко. — Надо ее разрядить.
— А ты помнишь, как заряжал?
— Век не забуду! — И, нагнувшись над миной, Дьяченко стал медленно и осторожно приоткрывать крышку. — Ты лучше уйди, — сказал он Егорову.
Но тот продолжал топтаться рядом и заглядывать Дьяченко через плечо при сумрачном свете фонаря.
Надо приоткрыть крышку, и с левой стороны будет так называемый ударный механизм. Длинная игла, отделенная от револьверной гильзы, прикрепленная так, чтоб острие могло разбить пистон. Но для того чтобы разбить пистон, острие должно прорваться сквозь пластинку туалетного мыла. А чтобы туалетное мыло пропустило сквозь себя острие, его должна была размыть щелочная вода.
Дьяченко поднял кверху трухлявую крышку, и она, сразу отвалившись, осталась в его руках.
Теперь оба склонились над миной. Им хорошо был виден весь тот механизм, который должен был сработать и не сработал, — одного взгляда было достаточно, чтобы понять, кто тому виновник.
— Сукин ты сын! — сказал Дьяченко. — Какое мыло ты сюда положил?
Геннадий Семенович виновато молчал. Он отлично помнил, что, не имея хорошего мыла, отрезал ломоть трофейного немецкого эрзац-мыла, которое не поддалось щелочной воде, не размягчилось, и острие ударника завязло в нем навсегда.
1968 — 1972 гг.