Западный ветер — ясная погода
Шрифт:
Когда в январе 1941 г. в Батавию прибыла новая многочисленная японская миссия, Французский Индокитай был уже покорен, а Таиланд прочно привязан к Японии. На островах Тайвань и Хайнань концентрировались и проходили подготовку к войне в тропических условиях японские дивизии. Тон новой миссии стал куда более агрессивным. Неудивительно, что переговоры, которые со скрипом тянулись до начала лета, были прерваны. Весной в Батавию прилетела группа американских летчиков-инструкторов, шли постоянные консультации с союзниками, и позиция как голландцев, так и американцев становилась все более непримиримой. Еще более твердой эта позиция стала после 22 июня 1941 г.
Превращение Советского Союза в сражающегося участника антигитлеровской коалиции значительно укрепило ее
Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз, хотя и не было неожиданным для японских правителей, вновь поставило их перед дилеммой: куда нанести первый удар — по Советскому Дальнему Востоку или Юго-Восточной Азии. В правящей верхушке были сторонники и того, и другого пути. В частности, министр иностранных дел Мацуока при первом известии о нападении Германии на Советский Союз бросился к императору с требованием немедленно двинуть войска на Сибирь. Реакция монарха, с которым уже успел поговорить влиятельный маркиз Кидо, была прохладной. Мацуока не унимался — все последующие дни, до отказа заполненные различного рода совещаниями, он не переставал повторять, что Япония должна вмешаться в войну немедленно. Его основным аргументом было: «Когда Германия сокрушит Советскую Россию, мы не сможем попросту разделить с ней плоды ее победы, если в этом не будет нашей доли». Впрочем, уже на третий день Мацуока получил отпор со стороны командования флота, которое полагало, что в случае нападения на СССР возможен конфликт с США, а флот Японии не способен контролировать коммуникации и на юге и на севере одновременно. Мацуока направился к начальнику Генерального штаба армии Сугияме. «Мы ожидаем, как будут развиваться события», — ответил ему генерал. В тот момент Генеральный штаб Японии уже принял решение вступить в войну против СССР, если Москва падет до конца августа.
30 июня пришла телеграмма от Гитлера с требованием немедленно выполнить свои союзнические обязательства и ударить по СССР с востока. Получив телеграмму от посла Отта, Мацуока на заседании Совета министров зачитал ее. Но и телеграмма не убедила его коллег, которые не хотели спешить. Военный министр Тодзио и стоявшие за ним генералы не были склонны недооценивать мощь Советского Союза и боевые качества его дивизий. Пока немцы дойдут до Урала, считали они, будет достаточно времени, чтобы захватить Сибирь и Советский Дальний Восток. Было и еще одно важное соображение, повлиявшее на позицию руководства японской армии: на юге, в Индонезии, были большие запасы нефти, без которой нельзя было вести войну. Только поставив под контроль Индонезию, можно будет направиться на север.
Окончательно этот вопрос решался правительством в присутствии императора 2 июля 1941 г. Премьер-министр Коноэ представил на совещании «Конспект национальной политики в свете современного положения». В конспекте излагалась политика усиления действий на юге и ожидания на севере. Первым шагом должна была быть оккупация Французского Индокитая — на этот раз без дипломатических условностей. Затем выступил генерал Сугияма, который сказал: «Если германо-советская война будет развиваться благоприятно для нашей империи, полагаю, мы сможем применить силу, для того чтобы разрешить эту проблему и обеспечить безопасность наших северных рубежей». Начальник Генерального штаба ВМФ адмирал Нагано также поддержал южный вариант. Неожиданным диссонансом прозвучало выступление председателя Тайного совета Хары, который заявил, что нападение Гитлера на Советский Союз — шанс, который никогда больше не повторится. «Я желаю избежать войны с Соединенными Штатами И
Последнее слово осталось все-таки за Сугиямой, за которым стояли Коноэ и Тодзио. «Я убежден, — сказал он, — что Америка не вступится за Индокитай. Советский Союз еще рано сбрасывать со счетов. Мы должны подождать 50 или 60 дней. И только если мы убедимся, что Германия наверняка побеждает, наступит наша очередь».
Совещание завершилось подписанием официального документа, к которому была приложена государственная печать. Осторожность взяла верх. Жертвой этой полемики стал Мацуока, поклонник Гитлера, ярый сторонник нападения на Советский Союз. Чтобы отделаться от него, пришлось пойти на хитрость. 16 июля Коноэ предложил всему кабинету уйти в отставку (Мацуока был болен и не смог прийти на заседание). На следующий день отставка была принята императором, участвовавшим в этом дворцовом заговоре. Еще через день был сформирован новый кабинет. Состав его остался почти прежним, только пост министра иностранных дел занял Тойода, имевший репутацию проамериканца.
Первым актом нового министра была телеграмма представителю Японии в Виши с поручением довести до сведения французов, что японские войска вступят в Южный Индокитай 24 июля независимо от желания французского правительства. За день до назначенного срока правительство Виши согласилось на мирный ввод войск. Японский посол сообщил шифровкой в Токио: «Причина такой готовности французов согласиться на наши требования заключается в том, что они увидели, насколько нерушимо наше решение». Через несколько часов расшифрованная депеша лежала на столе у государственного секретаря США Хэлла. Японцы не знали, что их шифры уже давно раскрыты американцами и дипломатическая переписка становится известной в США раньше, чем ее получает адресат.
26 июля последовал ответный шаг США — было решено заморозить все японские вклады в американских банках. То же сделало правительство Нидерландской Индии. Газета «Нью-Йорк тайме» писала по этому поводу, что «это наиболее решительный ответ, не считая объявления войны». В действительности же Япония получила еще одну отсрочку, которую могла использовать для подготовки дальнейшей агрессии.
Прошел месяц войны Германии с Советским Союзом, но до Москвы гитлеровцам было еще далеко. В Токио понимали, что с захватом Нидерландской Индии надо спешить, однако ход мировых событий все более убеждал японское правительство, что наступление на юг рано или поздно все-таки натолкнется на более решительное сопротивление США.
А война с США требовала мобилизации всех сил, и начинать ее летом 1941 г. было рано. Флот и армия были едины в требовании — дать им еще время.
4 августа принц Коноэ сообщил руководителям армии и флота, что намерен лично встретиться с Рузвельтом, чтобы устранить разногласия. Если переговоры состоятся, заявил Коноэ, он готов обещать президенту полный вывод войск из Индокитая, но, правда, после окончания конфликта в Китае и установления в Азии «справедливого мира». Командование флота на следующий день сообщило о своем согласии с планом премьера, но в армейской верхушке мнения разделились. Экстремистское крыло возмутилось решением премьера, полагая, что этим предаются принципы пакта с Германией. Поэтому армия поставила условие потребовать от Коноэ обещания в случае отказа Рузвельта от переговоров ускорить приготовления к войне против США.
7 августа Коноэ отправил государственному секретарю Хэллу телеграмму с предложением встретиться с Рузвельтом в Гонолулу. Государственный секретарь отнесся к этому предложению, если верить его дневнику, с большим подозрением. «Мы считали, — пишет он, — что Япония пытается втянуть нас в конференцию, которая закончилась бы заявлением общего характера, после чего Япония смогла бы практически истолковать и практически использовать эти документы по своему усмотрению, как она всегда поступала в таких случаях в прошлом. Больше того, Япония получила бы возможность заявить, будто президент одобрил ее действия».