Запах денег
Шрифт:
— И это называется стихами?! В стране Пастернака и Пушкина?! — сурово сдвинув брови, спросил молодой, но уже очень строгий следователь. — Да за такие стихи именно вас, вас Семен Парамонов, надо упечь годков эдак на пятнадцать.
В тот же час Павел Горбунько с извинениями был отпущен из Матросской Тишины домой.
— Да, кто же ты такая, милая? — вопросил, лаская по русым волосам жену, Горбунько. — Уж не оборотень ли?
— Оборотень, — улыбнулась Алиса. — Раз в
— И будешь ли ты со мной жить дальше? — с тревогой спросил Горбунько.
— Буду, если вновь мне обещаешь мне не пить хмельного и не злословить.
— Обещаю! — торжественно произнес Горбунько.
Сейчас Павел Горбунько опять стал преуспевающим финансистом. Он не пьет ни грамма спиртного, даже категорически отказывается от пива. Он совершенно не злословит и поэтому любим всеми сослуживцами.
Алиса и Паша живут душа в душу.
Вы спросите, а что с наветчиком и стукачом Семеном Парамоновым.
Как это что? Он сидит в Матросской Тишине и уже сочиняет стихи о птичке не на банковском подоконнике, а о голодном тюремном воробье.
Ну и поделом ему!
Хотя, по нашим сведениям, в тюрьме Сеня познакомился с милой санитаркой, в профиль весьма напоминающую лисицу.
Капсула 4. ЧЕРЕП ПРЕЗИДЕНТА
Антрополог Артем Васильевич Кобылко, день и ночь изучающий черепа отошедших людей, однажды, на каком-то своем стотысячном тщательно ощупанном черепе, пришел в мистический ужас.
“Все напрасно! — внутренне возопил он. — Человечество идет ни тем путем!”
И предался антрополог Кобылко черному пьянству.
Стал он подобен праху на ветру.
Он даже заложил в ломбард ради чарки свой любимый, чудесно сохранившийся, скелет индейского мальчугана.
Институт антропологии звонит Артему Васильевичу — он трубку не поднимает.
Жена его Нюрочка тарабанит в дверь, он даже в глазок не глянет.
И вот, однажды, господин Кобылко нашел себя в диком похмелье на кладбище, среди покосившихся крестов и полуистлевших венков.
“Эва, куда меня занесло! — содрогнулся Кобылко. — Гиблая моя душа”.
И тут подле него, от заплесневелого креста, отделилась девушка в красном платье.
— Антрополог Кобылко, — мелодично произнесла она, — возьми меня в жены.
— Как зовут тебя, девушка? — Кобылко стряхнул с себя щмотья паутины.
— Алиса, — взмахнула огненно-рыжей челкой девушка.
— А за что ты полюбила меня?
— За твои душевные метания.
Артем Васильевич подошел к девушке и тщательно исследовал ее череп.
— Умный череп, — изумился он, — даже мудрый череп. Я беру тебя в жены.
— Только обещай мне, Артемушка, никогда не отчаиваться, — попросила Алиса. — Отчаяние — великий грех.
Стал антрополог Кобылко с Алисой жить-поживать и добро наживать.
Все хорошо!
Артем Васильевич ни капли алкогольного зелья в рот не берет, а в человечестве уже не сомневается.
— А что?! — иногда восклицал он. — Неплохое человечество. Пусть живет. Хлеб-кашу жует!
И тут раздается звонок в дверь.
И давний приятель Кобылко, вице-спикер нижней палаты г-н Гринько, приводит трех кандидатов в Президенты, и просит:
— Ощупай, Артем Васильевич, их черепушки. Скажи, у кого из них шансы предпочтительней.
Стал господам кандидатам Кобылко черепа мять и становится все мрачнее и мрачнее.
У одного маленького лысого старика череп со всех сторон в шишках, да в надолбинах глупости, просто некудышний череп.
У другого, здоровяка-мальчишки, голова такая махонькая на саженых плечах, что не сразу ее и найдешь. А найдешь, примешься щупать — так кроме густых волос ничего и не чувствуется.
У третьего кандидата голова столь большая, что еле-еле в дверной проем прошла. А щупаешь ее — что твой студень. Студенистая голова!
“Все напрасно! — всколыхнулись в антропологе Кобылко прежние мрачные мысли. — Человечество подползает к неутешительному финалу!”
— Ну, что? — с надеждой спрашивает г-н Гринько у Кобылко.
— Никаких шансов! — громко и отчетливо ответствует антрополог.
— Неужто никаких? Подумай!
Алиса муженьку знаки замолчать ручками делает, а тот, знай, свое талдычит.
— Ровным счетом никаких!
— Ну смотри, Артемушка, — зашипели незадачливые кандидаты в президенты. — Как бы не пожалеть тебе!
Через пару деньков антрополог Кобылко был сослан в заполярный город Минусинск на вечное поселение и без права переписки.
И вот живет себе гражданин Кобылко в Минусинске, черепа эскимосов и нанайцев щупает. Тоскливо без Алисы, тоскливо и без Москвы Златоглавой, что и говорить.
Однажды, зазвучали валдайские колокольчики собачьей упряжки и, отвернув олений полог, в юрту вошла Алисонька.
Ударилась она об пол, превратилась в рыжую лисицу.
Затем забросила себе гражданина Кобылко на спину, да и была такова из Минусинска.
Путь им созвездие Большой Медведицы освещало.
Через полчасика они уже в Москве были, в своей квартире на проспекте Мира.
Ударилась тут лисица о паркетный пол и вновь прежней Алисой стала, только еще краше.
— Милая, да ты оборотень?! — воскликнул вечный переселенец Кобылко.
— Оборотень, — не стала отпираться Алиса. — А сейчас иди к Президенту. Он тебя кликал.