Шрифт:
Запах разума
...Под черным мостом, где сплетаются главные нити,
Где рыбы священные пахнут от страха и злости,
Раз встретились ангел-мздоимец и демон-хранитель,
Чтоб
Поставили на кон какую-то душу - и круто,
Судьбу замесили в ознобе морского азарта...
Константин Арбенин
– - Игла
Испытатель N23
...Чем богаты - тем бедны!..
Константин Арбенин
Салон автобуса мог бы вместить человек сто - громадный автобус, я бы сказал, просто автобусный монстр какой-то - но пассажиров в нём оказалось только трое.
Вместе со мной.
Ну, или, считая лейтенанта, может быть, четверо. Хотя он, по-моему, не считался.
Оттудашний лейтенант вошёл в переднюю дверь и сел на высокое сиденье за стеклянной перегородкой, для экскурсовода, наверное, а не в салон. Не собирался он с нами знакомиться, да не его дело это и было - знакомиться с нами; он нас сопровождал до места - и всё. Поэтому для нас его всё равно что не было. Он нам пока что был чужой, а мы ему - и подавно.
Мы все - мы как-то не ожидали, что это будет автобус, да ещё такой здоровенный и шикарный. Наверное, поэтому при посадке каждый выбрал себе место поудобнее, как на гражданке сделал бы. Белёсый парень, плотный, квадратный, скуластый, курносый, как бульдог, уселся посредине, напротив панорамного окна. Второй, худой и жёсткий, загорелый, но по-славянски такой загорелый, не как тропические южане, устроился впереди, прямо-таки коленями уткнувшись в стенку кабины. А меня отчего-то понесло в самый конец салона, где широченный диван, и я на нём только что не улёгся.
И минут пятнадцать, или даже двадцать, нам всем было очень хорошо.
Автобус летел по шоссе стремительно и плавно; за чуточку затемнёнными стёклами плыли рыжие октябрьские леса - и, кажется, мы все отдыхали и почти поверили, что это экскурсия такая... и веры хватило на четверть часа.
А потом загорелый обернулся и ещё раз обернулся. Он был здорово загорелый, а серые глаза на тёмной физиономии выглядели совсем бесцветными. Смотрел он одновременно тревожно и как-то насмешливо, что ли. Бульдог посмотрел на него, посмотрел на меня - и пересел ко мне поближе, даже кресло откинул, чтобы было удобнее оборачиваться. И сказал:
– Кресла, как в самолёте.
Загорелый услышал, что мы начали разговор, встал и подошёл по салону. И сел с другой стороны от прохода, в ближайшее кресло. Всё равно мы оказались совсем не вплотную. Нам всем хватило вплотную в казарме за этот месяц.
– Ага, - сказал я.
– Как в самолёте.
И загорелый усмехнулся, будто он сто раз летал в самолёте и как-то догадался, что мы с бульдогом самолёта в глаза не видели, разве только по телевизору.
– Ещё налетаемся, - сказал бульдог. И посмотрел на загорелого, щурясь.
– Спецура,
– "понял" он выговаривал, как "поэл".
– Да!
– протянул загорелый, и "да" он говорил, как "до-о". Звучало это почти глумливо.
– До-о, спецура, а как же.
– С подготовкой, говорю, - фыркнул бульдог.
– Кандидат в мастера по боксу, поэл? И самбо - пять лет занимался.
– До-о, - кивнул загорелый.
– Вот и я тоже... с семи лет... областные соревнования... призовые места брал...
На физии бульдога появилась тень уважения.
– Чего у тебя?
– спросил он с любопытством.
– Борьба? Не похоже на бокс - борьба?
– Вольная, - с деланно серьёзной миной сказал загорелый.
– Латиноамериканские танцы.
У бульдога отвисла челюсть.
– Че-го?!
– спросил он то ли злобно, то ли обиженно.
Загорелый щёлкнул пальцами, как кастаньетами.
– Ну танцы, танцы, знаешь? Самба, пасодобль!
– и расхохотался. У него оказались шикарные белые зубы, улыбка, как у киногероя.
– Урод, - сказал бульдог тоскливо и повернулся ко мне.
– Ты-то хоть нормальный?
– спросил он с надеждой.
– Или тоже... попадобли какие-нибудь?
Загорелый снова расхохотался, беззлобно и весело. А мне вдруг стало стыдно до невозможности, хотя стыдиться было решительно нечего.
– Я ничем таким не занимался, - сказал я небрежно, надеясь, что эти типы не заметят, как у меня горят уши. Уши, кажется, занимали невероятно много места, светились, как стоп-сигналы - а волосы остригли, и спрятать уши было негде.
– Только плаваньем немного... в школе...
Бульдог шмыгнул курносым носом. Он весь был - сплошное воплощение досады.
– Спецура, хм...
– задумчиво проговорил загорелый.
– Наши боевые качества интересовали этого серого штатского джентльмена с военной выправкой очень и очень условно, если интересовали вообще... Его занимали наши организмы, господа. Здоровье. Лёгкие, видимо. Предположу, что вы тоже не курите, господа?
– Удод тебе господин, - огрызнулся бульдог.
– Я не курю, - сказал я. Загорелый владел логикой: про курение у меня спросили в первую очередь. Наверное, и у него тоже.
– Так вот, - продолжал загорелый, будто по телевизору выступал.
– Здоровые молодые люди, некурящие, мало пьющие, более или менее владеющие собственным телом. Которые принесли присягу. Хочется надеяться, господа, что на нас не будут испытывать какое-нибудь новое оружие.
– Охренел совсем?!
– вытаращился бульдог.
– Времена такие, - ответил загорелый с коротким смешком.
– Последние лет триста-пятьсот - такие уж времена. А последние лет сто - в особенности. Были прецеденты.
– А почему ты согласился?
– спросил я.
– Они же спрашивали согласие...
Загорелый улыбнулся то ли мечтательно, то ли зло.
– Я любопытный, - сказал он.
– И любопытство иногда заставляет меня делать глупости. Вот он, - загорелый указал на бульдога, - надо думать, согласился, потому что хотел повоевать. Героем стать хотел, наверное. Или просто ощутить, каково это - убить живого человека. Или - полы ему драить надоело. А я подумал, что "горячие точки" тут, скорее всего, ни при чём - и пропал. Чуть не подох от любопытства - особенно заполняя все эти формы по особой секретности.