Запах серы
Шрифт:
Но как назло в 10 часов вечера зарядил мелкий частый дождик. Казалось, ему не будет конца. Я припомнил, какую тревогу мы пережили в Африке в руслах пересохших речек к югу от озера Рудольф, когда каждый вечер в небе громоздились колоссальные, насыщенные электричеством тучи. Мы знали, что стена воды, земли, обломков скал и вырванных с корнем деревьев может с ревом промчаться по сухому руслу реки, мгновенно возвращенной к жизни сахарской грозой. Лежа сейчас на надувном матрасе в палатке и слушая барабанную дробь дождя, я спрашивал себя: «А что, если приютивший нас в своем русле поток тоже способен на такие штуки? Хорошо бы вовремя уловить глухой гул движущегося селя».
Мы с Ришаром вылезли из палатки. Бло и его товарищ Приам спали безмятежным сном, равно как и Тевнен, молодой колонист, отправившийся с нами, чтобы «заглянуть вулканам в глотку». Вдоль базальтового выступа с одной стороны нашей террасы бежал ручеек. Чуть выше его образовался маленький водопад, Кругом в абсолютной тьме слышался шорох дождя. Мы разбудили спавших в большой палатке носильщиков и велели им вырыть вокруг лагеря защитные канавки. Решено было дежурить по очереди; на первую вахту заступили Ришар и я.
Часом позже дождь приутих, и я уже меньше опасался, что на нас может обрушиться сель: потоки воды грохотали в стороне от лагеря по базальтовой лаве. Конечно, ручьи могли вздуться и залить нашу террасу, несмотря на защитную каменную стенку. Но наводнение не так страшно в сравнении с грязевой лавиной.
Я проснулся около полуночи… Слышались голоса и шаги спутников. Дождь продолжал шелестеть, шум потока усилился и становился угрожающим. Невыносимо хотелось спать. Раз снаружи кто-то есть и меня не трогают, успокоил я сам себя, значит, пока все в порядке. Я продолжал лежать, наслаждаясь бесценными мгновениями предутреннего сна. По привычке я лежал на спине, потом свернулся калачиком и тут, прижавшись ухом к туго надутому матрасу, уловил усиленный им новый шум, какое-то журчание. Я опустил руку и сквозь прорезиненную ткань пола палатки ощутил под ладонью струящуюся воду и даже перекатываемые ею камешки… Незабываемое впечатление! Оцепенение моментально спало, я пулей вылетел из палатки и поднял тревогу. Пару минут спустя все таскали мешки, ящики, коробки и палатки, спотыкаясь в потоках воды, которая — так по крайней мере казалось — ползла вверх по щиколоткам.
Назавтра мы перенесли лагерь вверх по горе, но дождь позволил произвести только небольшой поиск в направлении кальдеры. За исключением южной стороны, она по всей окружности обрамлена острым изрезанным гребнем, за которым на 50 метров вниз обрывается отвесная стенка. К счастью, с юга был подход, и на следующий день мы достигли дна обширной выемки, венчающей вулкан. Там разместилась дюжина недавно образовавшихся вулканических конусов, частью очень активных, частью производящих впечатление потухших, засыпанных пеплом и покрытых лесом. Два из них — Марум (1330 метров) и Бенбоу (1130 метров) выделяются своими размерами и интенсивной деятельностью. Второй — в ходе извержения, длившегося весь 1951 год, изрыгнул несколько миллиардов тонн пепла. Когда мы попали в кальдеру, действовали только Марум и Мбвезелу. Мы намеревались подняться на них для отбора газовых проб.
Тысячи долин и ущелий прорезали в 1951 году слой пепла толщиной от 10 до 20 метров. Наметить маршрут в этом лабиринте было непросто. Мы шли гуськом между черными стенами этих каньонов, сужавшихся по мере продвижения и стискивавших нас в странном переплетении извилин, которые тропические ливни украсили аккуратными колоколенками и башнями старинных замков.
Бурная ночь давала знать о себе тяжестью в ногах, прерывистым дыханием и натертыми пятками. Хмурое небо, низко нависшее над окружавшим нас черным пейзажем, угроза селя и пронизывающий прерывистый дождик не улучшали настроения.
Наконец мы очутились у подножия Марума (на местном наречии — «вулкан»). Вверх уходил безукоризненной формы усеченный конус; от остро заточенного гребня во все стороны разбегались гребешки, разделенные бесчисленными V-образными оврагами. Никому еще не удавалось взойти на эту вершину: слишком крутые склоны и непрочность сложенных из пепла гребешков заставляли отступиться энтузиастов. Нам пришлось страховаться веревкой и усаживаться верхом на острые гребни. Но в конце концов и мы отказались от немыслимой затеи.
Лагерь устроили на ровной части дна кальдеры между Бенбоу и Мбвезелу. С вершины могучего 500-метрового Бенбоу золотистые палатки, затерявшиеся среди мрачных полей курившихся кратеров, казались маленькими, согревавшими душу солнцами.
На следующий день нам удалось достичь острого, как бритва, края Мбвезелу. Распластавшись на склоне и высунув за край кратера только голову и плечи, мы обнаружили перед собой головокружительной глубины воронку. Сотнями метров ниже в клубящемся дыму кровенела пасть питающего канала. Я начал передвигаться по заостренному малонадежному гребню, отталкиваясь руками и высматривая на гладких обрывистых склонах возможный путь на дно кратера. Но с нашим примитивным снаряжением спуститься было явно невозможно. Пришлось ограничиться обследованием фумарол, бивших из трещин рядом с гребнем.
В гостях у племени Ман-Танна
На острове Танна, к югу от архипелага Новые Гебриды, находится один из немногих непрерывно извергающихся вулканов — Ягуэ. Как и у Стромболи, активность его характеризуется взрывами, выбрасывающими из глубины кратера снопы раскаленных снарядов. Я хотел попробовать провести измерения этой активности и сравнить ее с деятельностью Стромболи, которым мы с нашими скудными средствами занимались уже несколько лет. Одной из поддающихся измерениям характеристик была сейсмичность (типы толчков, их частота, глубина очагов), второй — природа эруптивных газов.
Вулкан Ягуэ представляет собой сопку высотой меньше 400 метров. Она господствует над канакской деревней Ипекель, лежащей на берегу бухты Салфе-Бай («Серная бухта»), названной так Куком в 1744 году, когда он открыл этот остров.
Начиная со второй мировой войны на Танна, Новых Гебридах и всех архипелагах Меланезии процветает «карго-культ». Речь идет о весьма своеобразном мессианском учении. Уже лет тридцать приверженцы его ожидают со дня на день пришествия некоего Джона Фрума (полагают, что это искаженное английское слово «метла»). На него надеются, его почитают, он говорит с народом устами многочисленных пророков. Считается, что он явится на большом белом теплоходе или на огромном белом самолете, груженном предметами, которыми пользуются белые: джипами, холодильниками, консервами, радиоприемниками, магнитофонами, виски и прочим… Все возвышенные и мало-мальски приметные места превращены в алтари Джону Фруму. Там стоят выкрашенные в ярко-красный цвет деревянные кресты, окруженные изгородями. От берега и пригодных для посадки самолета площадок к святилищам ведут помеченные красными же ориентирами тропинки.
До 1942 года островитяне жили в относительной изоляции. Крайне несправедливое распределение богатств между колонизаторами и колониальным населением казалось им частью заведенного миропорядка. Но когда американские ВМС построили на острове Маликолло огромную тыловую базу для операций в Коралловом море, местные жители обнаружили, что люди с еще более темной кожей, чем у них, — американские солдаты-негры пользовались, похоже, теми же предметами, что и белые. Это открытие было сделано в среде, враждебно настроенной к чужеземцам и не смирившейся с колонизацией. Оно породило надежды на свободу и независимость и стремление обладать благами «общества потребления». Что и говорить, довольно любопытная смесь, к тому же взрывоопасная в глазах английских и французских чиновников этой территории, имевшей более чем странный статус кондоминиума. Частичная деколонизация дала сегодня племенам некоторую автономию. В принципе это уже хорошо, хотя и ведет к некоторым осложнениям.