Запах «Шипра». Сочинский вариант
Шрифт:
— Не вышло.
— Я так и подумал.
— И вообще, зря вы ждали Щуркина. Он уже в Москве.
Башков быстро взглянул на меня, хотел что-то спросить или сказать, но промолчал.
Я отодвинула стакан с чаем.
— Что же вы не расскажете, как собирались с Щуркиным сбежать в Болгарию?
— Значит, его все-таки допрашивали?
— Нет. Еще не допрашивали. Это сообщила его дочь. А он еще ничего не знает. Даже не догадывается, что незачем ему ехать в Болгарию. А тем более — в Турцию. У него нет денег.
— Как нет?
— Сколько вы ему здесь дали?
— Двадцать тысяч. Все, что у меня было.
— Не много ли за подложные документы?
— Обещал половину вернуть… Там, за границей. Валютой.
— Щуркин не собирался что-нибудь вам возвращать. Он просто решил присвоить ваши деньги, как присвоил деньги Аллаховой. Хотя и эти деньги не ее, как ваши — не ваши, но не будем уточнять. И ваш Владислав Витальевич не просто вор, он еще очень осторожный вор. Опасаясь, что его накроют на границе с деньгами, он приспособил для своих дел и свою дочь — Милочку Щуркину. Передал ей деньги и валюту. Ее сняли с теплохода.
Башков слушал, не поднимая глаз. Услыхав о Милочке Щуркиной, он только кивнул, как бы говоря, что знает, чего она стоит.
Мария Семеновна сидела, низко склонившись над столом, молча и нервно кроша на тарелку кусочек печенья.
— Щуркину нечего делать ни в Болгарии, ни в Турции, тем более — никому он там без денег не нужен,— закончила я.— Да и вы там никому не нужны. Признаюсь, не думала я, что вы ударитесь в такие бега.
Он положил ложку на стол и так же, как когда-то у меня в комнате, сильно потер лицо ладонями.
Вот тут Мария Семеновна впервые взглянула на него. У нее мелко задрожали губы, но она сдержалась. Вероятно, она все еще любила своего непутевого мужа.
А он улыбнулся криво и безрадостно:
— Вы правы — никому я там не нужен. Ни там, ни здесь. Прости, Мария Семеновна, но такой я и тебе не нужен.
Она молча, порывисто поднялась. Прошла в угол к этажерке с книгами, дрожащими пальцами выдернула из пачки сигарету, закурила. Она так и стояла там, не обернувшись ни разу к нам, сильно и часто затягиваясь и пуская струю дыма в угол под потолок.
Да, никому…— повторил Башков.— Вот только вам нужен. Вам да полковнику Приходько… мне уже все равно, поверите вы или нет, но когда сюда ехал, не думал я бежать ни в Болгарию, ни в Турцию. Не по себе мне стало в Новосибирске, да и устал я уже, решил немного у Марии Семеновны отсидеться. Вы уж не вините ее за это. Ей я ничего не сказал…
— А я и не виню.
— Перед тем как ехать, я Щуркину в Сочи позвонил. Старые знакомые все-таки. При нем все наши дела с Аллаховой начались. Верили ему и я, и Аллахова. А верить-то, выходит, нельзя было. На деньгах была замешена наша дружба, я это уже здесь понял. По телефону я намекнул ему, что у меня кое-что с собой есть. Он говорит, когда приедешь, зайди. Я и зашел. Пиджак захватил для отвода глаз. Деньги в карманы натолкал. Вот Щуркин и предложил мне эту самую… Турцию. Деньги я ему отдал. Документы он обещал достать, валюту. А я подумал: будь что будет. И не хотелось мне в эту Турцию, да и здесь, вижу, уже не жизнь. И согласился.
Он встал, засунул руки в карманы пиджака, устало повел плечами, ссутулился. Прошелся по комнате, остановился. Еще раз прошелся к столу и обратно.
В далекой юности, когда жив был мой отец, он повел меня в зоологический сад. Остановились возле клетки с волком. Зверь бродил возле решетки и отрешенно смотрел поверх голов стоящих у клетки людей. И во всем его обличье я не почувствовала тогда той волчьей свирепости, о которой рассказывали детские сказки. Я сказала об этом отцу. Он объяснил мне, что волк — хищник, недавно пара волков зарезала в местном совхозе два десятка ягнят. Мне стало жаль ягнят, которых убили злые волки, но сейчас было жалко и волка, и я спросила, можно ли его приучить питаться травой?
— Нет, нельзя!— ответил отец…
Башков опять подошел к столу.
— Что думаете делать?— спросила я.
— А что вы мне предлагаете?
— Моя командировка закончилась, завтра я возвращаюсь в Новосибирск. Могу предложить вам…
Он перебил меня:
— Вы меня задерживаете?
— Я вас приглашаю,— подчеркнула я.— Вам удобнее вернуться в Новосибирск со мной, нежели одному.
— А по приезде сдадите меня полковнику Приходько?
— Вы напрасно торгуетесь. Задержать вас можно было и в Новосибирске. Мы же видели, как вы садились в самолет.
— Вот как…
— Да, так!
— Значит, все еще не потеряли надежды сделать из меня кающегося грешника?
— Так вы летите со мной или нет?
— У меня нет денег,— огрызнулся он.
— Я куплю вам билет.
— Не хочу ехать за ваш счет.
— Я впишу стоимость билета в авансовый отчет по командировке.
Он усмехнулся как бы сам над собой.
— Вам еще не надоело возиться со мной?
— Мне надоело разговаривать с вами в таком тоне.
— Да, да, конечно…
У Марии Семеновны вырвался не то кашель, не то судорожный вздох. Башков быстро оглянулся на нее.
— Хорошо!— сказал он.— До Новосибирска, во всяком случае, нам по пути. Но я вам ничего не обещаю…
— А я и не прошу вас что-либо обещать!— Я встала.— Буду ждать вас завтра в Адлере в аэропорту.
Он устало прикрыл глаза. Сказал тихо:
— Хорошо.
— Не опаздывайте. А то…
— А то?…
— А то билет пропадет… Прощайте, Мария Семеновна! Не поминайте лихом.
Она ничего не ответила, даже не обернулась. Он вышел следом за мной в переднюю, подал мне куртку.
По зеленому дворику я вышла на улицу. Металлически резко щелкнула щеколда. Не сразу сообразила, в какую сторону идти к троллейбусной остановке. Возле крайнего подъезда девятиэтажки сидел на скамейке молодой человек в сером плаще и кепке и весьма внимательно просматривал газету. Я невольно зацепилась за него взглядом. Люди его возраста обычно не сидят в одиночестве с газетами — находят более интересные занятия.
Я прошла мимо него. Проверяя свою догадку, быстро обернулась. Молодой человек сложил газету и направился к подъезду. Наверное, сейчас поднимается в квартиру, откуда хорошо просматривался весь дворик соседнего домика.