Запас прочности
Шрифт:
— Слушай, Март, а на меня ты не думаешь? — вдруг выпалил Аадам.
Моторист засмеялся.
— Ты, толстобрюхий, и в люк-то не пролез бы.
Глаза Аадама затуманились.
— Что я тебе скажу, — произнес он растроганно. — За эти полчаса, когда «Ева» пребывала между жизнью и смертью, я понял, что… из всего на свете только две вещи мне самые дорогие — посудина эта и хуторок на берегу Хийюмаа… И еще: что одна дорога у меня — к Таллину…
Март слушал исповедь Аадама вполуха. В его голове уже
— Аадам, созови-ка ты парней и объяви им, что решил идти домой. Услышим, кто какую кто песню запоет… Тот, кто против, не утерпит, раскроет рот — и выдаст себя.
— А ты, Март, хитрец! Попробовать можно.
Они пошли на палубу и созвали матросов на корму, к рулевой рубке. За штурвалом стоял Пээтер. Ветер дул размеренно, и матросам не надо было заниматься парусами. Вверху невинно голубело небо. Солнце повисло всего в двух саженях над горизонтом.
— Да, летом море грузное, — гляди-ка, волны и в помине нет, — радовался Прийт.
— Я позвал вас сюда… кхм… чтобы объявить, что ни в какой Ботнический пролив мы не пойдем, а навостримся прямо к Таллину, где новая власть собирается записать судно на свое имя, — раздельно и внушительно произнес Аадам. И внимательно оглядел загоревшие лица матросов, задержав взгляд на Андресе.
Но тот с изумлением глядел на шкипера и громко воскликнул:
— Вот это дело! Новая власть — рабочая, а мы кто, в конце концов!..
— Ур-ра, буры! — кричал за штурвалом Пээтер. — У тебя, шкипер, голова все же варит!
Заспанное лицо Прийта расплылось в улыбке.
— И будет у нас на палубе три вахты, и… Придется тогда расширять кубрик на две койки…
План Марта явно трещал по швам.
«Ох, и хитрюга этот Андрес, прохвост он этакий!» — подумал Аадам и решил бить наверняка:
— Эй, Андрес, это ты выпустил дух из мотора?
Вначале смуглое лицо Андреса побледнело, потом залилось густой краской.
— Ты шутишь, Аадам, или всерьез?
— Какие там шутки, если чуть не напоролись на рифы! — серьезно ответил шкипер.
Тогда и Март решил нанести удар, который должен был заставить виновника сознаться:
— А чем ты занимался, когда выходил из кубрика, а?
— Гальюн навещал.
— Ну, конечно, дверь гальюна и люк машинного отделения находятся рядом, дорога у тебя могла быть одна, а дела — целых два, — съязвил Март.
— Дурни!
И Андрес Прассь ушел в кубрик, с треском захлопнув за собой дверь.
Приличия ради Аадам обратился и к другим:
— А может, это ты, Прийт?
— Да порази меня гром небесный, если я! — ответил матрос и по старому обычаю поднял кверху три пальца.
— Или ты, Пээтер?
— Я в моторе разбираюсь все равно как свинья в святом причастии — сжатым воздухом или чем другим он
— Йоспель? — крикнул Аадам и сам же усмехнулся. Этому только свиные ножки варить, куда ему до вентилей и моторов…
Юку как-то сник и пробормотал:
— Табаку… По-людски даже курнуть не дают…
— Убирайся в камбуз! — закончил шкипер, и Йоспель побрел к себе.
Аадам на секунду задумался. Он чувствовал, что авторитет его здорово пошатнулся. «Дурни»… Но почему же он тогда ушел, если все другие дураки, а он один умный? Стыдно стало, что хотел погубить «Еву»… И шкипер не удержался:
— Сами видели, кто преступник! Убежал он… Но знайте: не будь я Пяртлираннаский Аадам, если по прибытии в Таллин не подведу этого человека под суд… Сам хотел извести судно вместе со всей командой, а еще обзывает дурнями! Вот мы ему и покажем дурня!
Матросы молча поглядели на дверь кубрика.
Аадам спустился в каюту. Все-таки его слово осталось последним. Хотя и Андрес ни в чем не признался.
Старый парусник ходко шел— под бортовым ветром, держа курс на Хийюмаа. Матросы, навалившись на поручни, хмурили лбы.
— Если такой бриз продержится до завтрашней ночи, глядишь, и таллинские огни засветятся, — произнес Март и многозначительно кивнул в сторону кубрика.
Шкипер хотел было уже забраться на койку, когда кто-то робко постучал в дверь. Аадам удивился. Такого еще за всю его двадцатилетнюю шкиперскую практику не случалось, чтобы кто-то на море постучался к нему в каюту. Матросы распахивали дверь ногой и вваливались без спросу. Поди, моряки не какие-то там маклерские рассыльные или торгаши — это те скреблись обычно за дверями, прежде чем решались войти.
— Кто там безобразничает? — крикнул Аадам и подумал про себя: «С утра до ночи одна канитель за другой!»
Но удивление шкипера исчезло, когда в каюту протиснулся Йоспель. У глупого и повадки глупые!
— Ну? — рявкнул Аадам, но тут заметил, что Юку очень уж робок и смущен, таким шкипер его никогда не видел. Парень несколько раз клацнул зубами, прежде чем смог выдавить слово:
— А… Андрес…
— Что Андрес? Говори! Или у тебя кляп во рту?
— Его… значит, на сук вздернут?.. — наконец выговорил Юку.
— А тебе какое дело? Если захочу, и под трибунал подведу! — с начальственной самоуверенностью заявил Аадам.
— Андрес не… не виноват, это я…
— Что?
От страха Юку был сам не свой. Отступил к двери, но передумал. Вдруг из глаз у него брызнули слезы, они, казалось, и язык развязали. Вперемежку со слезами и всхлипываниями выдавливались слова:
— Когда у меня кончился табак… я ходил по вечерам помогать Марту накачивать воздух… и получал у него за это на две закрутки, но потом…