Запасной инстинкт
Шрифт:
И он никому не принадлежал.
Никому, черт бы его побрал!..
Все было бы в сто раз проще, будь у него жена и некоторое количество подрастающих наследников.
У него не было жены и вообще никого не было, ибо всерьез он занимался только работой. Никто и ничто не интересовало его так, как его драгоценная работа. Девиц, со всех сторон бросавшихся на него, он время от времени приближал к себе, очень ненадолго, – пользовался ими легко и с удовольствием, потом снисходительно и ласково целовал прощальным поцелуем,
Переболеть Троепольским и не нажить осложнений было трудно. Заразившиеся им непосредственно в стенах конторы страдали у Полины на глазах, и она утешала их, подставляла плечо, выслушивала откровения, давала советы, печалилась, заваривала кофе, самый что ни на есть настоящий, не растворимый, боже упаси!.. Никому, кроме Феди Грекова и Варвары Лаптевой, которые все про всех знали, и в голову не приходило, что у Полины Светловой тот же самый диагноз.
Да, но она вылечилась. Конечно, вылечилась. Ну, почти. Почти.
– Спасибо вам большое, – ни с того ни с сего произнесла вежливая и красивая Федина племянница. – Я, наверное, поеду.
– Может, кофе все-таки, – безнадежно предложил Марат, но племянница посмотрела на него и улыбнулась как-то так, что сразу стало ясно – Марат тут ни при чем. Совсем ни при чем.
Она подтянула с пола свой рюкзачок, откинула назад волосы, еще раз улыбнулась – на этот раз улыбка была прощальной – и пошла по коридору в сторону наружной двери. Полина и Марат смотрели ей вслед.
Полина думала – надо же быть такой красавицей!
Марат думал – сейчас уйдет, и все, черт возьми!..
Охранник открыл запищавшую кодовым замком дверь, потом она стукнула, закрываясь, и Марат очень озабоченно произнес:
– Кажется, я машину не запер.
– Какую машину?..
– Свою. Пойду проверю. Это было смешно.
Он заскочил в свою комнату, через секунду вылетел оттуда – рука просунута в один рукав, второй волочится по ковру, в кулаке для правдоподобия ключи от машины.
– Надо проверить, – озабоченно повторил он, хищным взором косясь вдоль коридора.
Полина согласно покивала.
Он был уже у самой двери, когда она крикнула:
– На вечер никаких свиданий не назначай!
– Почему это?!
Держа ключи в зубах, он натягивал куртку.
– Совещание по “Русскому радио”.
– Черт возьми, точно!
Дверь опять запищала, приглушенно бабахнула, и все стихло, только рамштайновский ритм остался в пустом коридоре.
Стало грустно и заломило в висках – да что за козел работает под этот самый “Рамштайн”! Сейчас она ему устроит. Или им. Сейчас она всем устроит!
Вообще Полина Светлова была миролюбива, незлопамятна и равнодушна ко всему на свете, кроме работы и Арсения Троепольского, но только не сегодня! Сегодня ужасный день. Самый худший день в ее жизни.
Сзади послышался какой-то странный звук, как будто мышь скреблась, и еще писк, тоже вполне мышиный. Черт возьми, еще и мыши!..
Но это была китайская хохлатая собака Гуччи, которая выбралась из ее комнаты из-под теплого пледа и теперь тряслась мелкой дрожью посреди коридора. Тряслась, и лапкой скребла ковер, и смотрела с жалобной укоризной.
– Бедный мой!
Полина сунула свою чашку на гостевой круглый стол, подхватила Гуччи на руки, побежала и в своей комнате сразу кинулась за перегородку, где у нее были крохотный диванчик, на котором она не помещалась, кофеварка и кювета для Гуччиных надобностей, стыдливо задвинутая в самый угол. Гуччи в кювете вполне успешно освоился, но все равно ему требовалось, чтобы Полина непременно присутствовала при столь деликатной процедуре.
Полина присутствовала. Гуччи стыдливо оглядывался и дрожал. Потом выбрался, покосился на кювету и содеянную в ней кучку и улыбнулся Полине смущенно.
– Хороший мальчик, – похвалила его она, – умница.
Гуччи вовсе не был уверен в том, что он хороший мальчик и умница. Он вообще ни в чем не был уверен, и несовершенство мира и его собственное приводило его в ужас, и никто, никто этого не понимал!..
Полина подняла его, погладила по прическе “с начесом”, опустила в кресло и накрыла пледом. И тут зазвонил телефон. Мобильный, у нее в сумке.
Сердце сильно ударило. Она знала, кто звонит и зачем.
Номер определился, но и без этого все было ясно.
– Да.
– Полина.
– Ты где, Троепольский?
У него был очень сердитый голос. Когда волновался, он всегда говорил быстро и сердито.
– Я у Феди. Он… умер.
– Что?!!
– Полина. Он умер. Его убили, по-моему. Милиция считает, что это я его убил.
– Как?!
– У Сизова заняты все телефоны. Скажи ему, чтобы он положил трубку и перезвонил мне. Немедленно.
– Как… убили?! Арсений, что случилось?!
Ноги не держали ее – впервые в жизни она поняла, что это такое, когда ты пытаешься стоять и никак не можешь. Пошарив рукой, она приткнула себя в кресло. Гуччи взвизгнул. Она не обратила на него внимания.
– Ты поняла меня?
– Кто считает, что это… ты?!
– Милиция так считает. Потому что я ее вызвал. Это даже забавно.
Слово “забавно” в устах Арсения Троепольского означало крайнюю степень бешенства.
– А… адвокату позвонить?
– Пусть мне перезвонит Сизов. Прямо сейчас. Все, Полина.
Телефон тренькнул, разъединяясь. Полина зачем-то наклонилась и положила его на пол. Оглушительная тишина висела в конторе – никакого шевеления или рамштайновского ритма. От этой тишины невозможно было дышать.