Запасной
Шрифт:
Водитель посмотрел на пассажирское сиденье. Билли Скала мрачно кивнул. Валяй. Билли добавил, что, если водитель когда-нибудь расскажет другому человеку о нашей просьбе, мы найдём его, и его ждет адская расплата.
Водитель торжественно кивнул.
Мы поехали, пробираясь через пробки, проезжая мимо "Ритца", где мама в тот августовский вечер последний раз ужинала со своим парнем. Затем мы подъехали к устью туннеля. Мы промчались вперёд, переехали через выступ на въезде в туннель, тот самый выступ, на котором, предположительно, мамин "Мерседес" отклонился от курса.
Но там ничего такого не было.
Когда машина въехала в туннель, я наклонился вперёд и смотрел, как свет меняется на водянисто-оранжевый, как мимо мелькают бетонные столбы. Я считал их, считал удары своего сердца, и через несколько секунд мы выехали с другой стороны.
Я сел обратно. Тихо сказал: И это всё? Но тут... ничего такого нет. Просто прямой туннель.
Я всегда представлял себе туннель как некий коварный проезд, опасный по сути, но это был всего лишь короткий, простой, ничем не примечательный туннель.
Как тут можно погибнуть?
Водитель и Билли Скала не ответили.
Я выглянул в окно: Повторим.
Водитель уставился на меня в зеркало заднего вида. Опять?
Да. Пожалуйста.
Мы проехали туннель ещё раз.
Достаточно. Спасибо.
Это была плохая идея. У меня было много плохих идей за 23 года, но эта была абсолютно непродуманной. Я говорил себе, что хочу поставить точку, но на самом деле это было не так. В глубине души я надеялся почувствовать в этом туннеле то, что почувствовал, когда JLP отдал мне полицейские документы — неверие. Сомнение. Вместо этого, в тот вечер все сомнения отпали.
Она мертва, подумал я. Боже мой, она действительно ушла навсегда.
Я нашёл то, что, казалось, искал. Сомнений больше не оставалось. И теперь мне с этим жить.
Я думал, что проезд по туннелю приведёт к концу или кратковременному прекращению боли, десятилетия непрекращающейся боли. Но вместо этого началась "Боль, часть вторая".
Было около часа ночи. Водитель высадил меня и Билли у бара, где я пил и пил. Там было несколько приятелей, и я пил с ними, а с несколькими чуть не подрался. Нас выгнали из паба, и Билли Скала проводил меня обратно в отель. Я чуть не подрался и с ним. Я рычал на него, замахивался на него, бил по голове.
Он почти не реагировал. Он только нахмурился, как сверхтерпеливый родитель. Я ударил его снова. Я любил его, но мне хотелось причинить ему боль.
Он видел меня таким раньше. Один раз, может быть, два. Я слышал, как он сказал другому телохранителю: Он сегодня склонен к рукоприкладству.
О, ты хочешь рукоприкладства? Вот, держи, вот тебе.
Каким-то образом Билли и другой телохранитель подняли меня в номер, положили на кровать. Но после их ухода я снова вскочил на ноги.
Я оглядел комнату. Солнце только что взошло. Я вышел наружу, в коридор. На стуле у двери сидел телохранитель, но он крепко спал. Я на цыпочках прошёл мимо, вошел в лифт и покинул отель.
Из всех правил в моей жизни это считалось самым незыблемым. Никогда не покидай телохранителей. Никогда не броди в одиночку, где бы то ни было, но особенно в чужом городе.
Я шёл вдоль Сены. Я щурился на Елисейские поля вдалеке. Я стоял рядом с каким-то большим колесом обозрения. Я проходил мимо маленьких книжных киосков, мимо людей, пьющих кофе и поедающих круассаны. Я курил, мой взгляд был рассредоточенным. Я смутно помню, что несколько человек узнали меня и уставились, но, к счастью, это было до эпохи смартфонов. Никто не остановил меня, чтобы сделать фото.
Позже, выспавшись, я позвонил Вилли и рассказал ему о своей ночи.
Для него это не было новостью. Оказалось, что он тоже ездил по туннелю. Он собирался приехать в Париж на финал по регби. Мы решили сделать это вместе. После этого мы впервые заговорили о катастрофе. Мы говорили о недавнем дознании. Шутка, согласились мы оба. Окончательный письменный отчёт был оскорблением. Причудливый, изобилующий фактическими ошибками и зияющими логическими дырами. Он вызвал больше вопросов, чем давал ответов.
После стольких лет, сказали мы, и стольких денег — как такое возможно?
Прежде всего, общий вывод о том, что мамин водитель был пьян и тем самым стал единственной причиной аварии, был удобным и абсурдным. Даже если он был пьян, даже если он был в стельку пьян, ему не составило бы труда проехать по короткому тоннелю.
Если только за ним не гнались и не слепили.
Почему не обвинили этих папарацци?
Почему они не в тюрьме?
Кто их направил? И почему они тоже не в тюрьме?
Почему — если только коррупция и сокрытие информации не были в порядке вещей? Мы были согласны по всем этим вопросам, а также по следующим шагам. Мы выпустим заявление, совместно призовём возобновить расследование. Может быть, проведём пресс-конференцию.
Власти отговорили нас от этого.
9
Через месяц после этого я отправился на базу Брайз Нортон и сел в самолёт C-17. В самолёте находились десятки других солдат, но я был единственным безбилетником. С помощью полковника Эда я тайно поднялся на борт, а затем пробрался в нишу за кабиной пилота.
Boeing C-17 Globemaster III
В этой нише были спальные места для экипажа во время ночных полетов. Когда заработали большие двигатели, когда самолет с рёвом понёсся по взлетной полосе, я лёг на нижнюю койку, а маленький рюкзак послужил мне подушкой. Где-то внизу, в грузовом отсеке, в другом моём рюкзаке Bergen были аккуратно сложены три пары камуфляжных брюк, три чистые футболки, очки, надувная кровать, маленький ноутбук, тюбик крема от солнца. Мне казалось, что этого более чем достаточно. Я мог честно сказать, что ничего из того, что мне было нужно или хотелось в жизни, я не оставил, кроме нескольких маминых украшений, пряди её волос в маленькой голубой коробочке и её фотографии в серебряной рамке, которая когда-то стояла на моем столе в Итоне, и всё это я спрятал в надежном месте. И, конечно, оружие. Мои 9-мм пистолет и SA80A были сданы суровому клерку, который запер их в стальной ящик, который также отправился в трюм. Их отсутствие я ощущал особенно остро, поскольку впервые в жизни, не считая той шаткой утренней прогулки в Париже, я собирался выйти в широкий мир без вооруженных телохранителей.