Запечатанный

Вячеслав привалился к уцелевшей стене дома в небольшой, явно недавно выжженной дотла деревушке и, коротко оглядевшись по сторонам, сполз на холодную промерзшую землю, наплевав на грязь и холод. Ноги его попросту больше не держали, и немудрено. Сутки бега без сна и отдыха доконают любого тренированного одаренного, что уж говорить о шестнадцатилетнем мальчишке, собственных сил которого не хватит даже на вызов легкого ветерка…

Отдышавшись, юноша устало вздохнул и попытался встать на дрожащие после долгого бега ноги. Не сразу, но ему удалось пересилить навалившуюся усталость и, поправив

рюкзак, подняться с земли. Солнце уже давно окрасило небо в алые цвета, а значит, пока окончательно не стемнело, нужно искать место для привала. Конечно, сожженная деревня – не лучший отель в окрестностях, но на большее Вячеславу сегодня рассчитывать не приходится. Остается только надеяться, что здесь найдется хоть одно уцелевшее здание, в котором он мог бы отдохнуть, не рискуя принять душ с неба. Хотя по времени года стоило бы ждать снегопада… Оттепель. Но, к удивлению Вячка, такой дом нашелся. Стоящий на отшибе и потому уцелевший сарай, покосившийся и поросший мхом. Перекошенный, щелястый… зато сухой внутри.

Следующие полтора часа беглец убил на подготовку места для отдыха. Сидеть на утоптанном земляном полу совсем не улыбалось, так что пришлось сделать несколько ходок в ближайший лесок. На лапник, правда, рассчитывать не приходилось, но что уж тут поделать, хоть какая-то подстилка ему все равно нужна, и если уж в лесу не нашлось ни одной елки, придется обойтись тем что есть. В ход пошли ветки кустарника, молодых деревьев и… мох. Благо за ним даже не пришлось далеко ходить, на стенках сарая этого добра хватало. К тому моменту, когда юноша закончил работу, долина уже погрузилась в ночную темноту, а на неожиданно прояснившемся небе высыпали мириады звезд. Впрочем, самому беглецу не было никакого дела до раскинувшейся над землей красоты. Все что его волновало сейчас, это костер, с великой предосторожностью разведенный прямо в сарае, для чего пришлось устраивать вентиляцию в крыше; голод, с которым он справился, выудив из тощего рюкзака военный сухпаек; и сон… который все не шел. Юноша лежал на подстилке у костра, завернувшись в плащ-палатку, сжимая цевье автомата, и пялился в жердяной потолок, а перед его внутренним взором вырванными из киноленты кадрами мелькали воспоминания о давних и недавних событиях, череда которых и привела его в это незавидное положение.

Хотя, если подумать, а когда оно было иным? Сын контрактной девки, один из доброго десятка «волчат», живущих при борделе тетушки Риты. Да-да, «добрая-добрая» Маргарита, позволяющая своим «фейкам» рожать и «дающая несчастным детишкам кров и стол», которые надо отрабатывать. Понятное дело, что совсем маленьких детей никто работать не заставляет, но тетушка Рита ведет скрупулезный подсчет всех расходов и, когда ребенку исполняется шесть-семь лет, предъявляет ему счет. О нет, никакой похабщины и извращений. Маргарита содержит респектабельное заведение и связываться с откровенной чернухой совершенно не желает. По крайней мере, на виду.

Просто, начиная с этого времени у мелкого обитателя Заднего двора, как именуются частные владения хозяйки борделя, появляются первые обязанности из разряда «подай-принеси-пошел вон». Дальше – больше. Чем старше становится ребенок, чем он сильнее и выносливее, тем больше ему достается работы. В девять-десять лет мальчишек отдают в обучение. Одаренных натаскивают в эфирных техниках, целительских или сенсорных, неспособных же ждут занятия по более приземленным специальностям. Девчонки остаются на Заднем дворе, на хозяйстве.

Во владениях Риты вообще все домашние работы выполняют дети ее «феек», взрослых в жилой части дома нет в принципе. Любит сорокалетняя бандерша окружать себя детьми, изображать из себя милосердную, за что и получила прозвище Добрая. Что совершенно не мешает ей отбирать из обитающих в ее доме тринадцати – пятнадцатилетних девчонок самых смазливых и заключать от их имени контракты с коллегами… проще говоря, продавать в бордели. Схожая судьба ждет и подрастающих «волчат», разве что продает их Рита не для постельной работы, а в отряды наемников и мастерские согласно полученным специальностям.

Такая же судьба ждала и Вячеслава. Впрочем, если собственное положение будущего оружейника не особо-то и тяготило, то перспективы, маячившие перед его младшей сестрой, заставляли скрежетать зубами от злости и бессилия. Анна и в детстве выглядела маленьким ангелом, а когда подросла… Перед внутренним взором Вячка встали воспоминания почти двухгодичной давности.

Вот одиннадцатилетняя девочка выбежала во двор, пожелать доброго утра и проводить до ворот собирающегося уходить на занятия брата. Тоненькая, гибкая, в золотых волосах словно солнце лучами запуталось, а в голубых глазах так и пляшут смешинки. Вячко улыбнулся, поднял девочку на руки, закружил и, чмокнув в нос, собрался выйти за калитку, когда по его чувствам словно резануло ножом. Оглядевшись по сторонам, Вячеслав заметил стоящую на балконе хозяйку… и ее расчетливый взгляд, которым она буквально буравила Анну. Такой же взгляд бывал у Риты, когда она выбирала очередную работницу для своего заведения. Вячеслава передернуло. Такой судьбы своей сестре он не желал, хватило и матери, не дожившей нескольких дней до восьмого дня рождения своего второго ребенка, сгинувшей в пьяном угаре гуляющих после удачного контракта наемников. Осознание грядущего словно ударом молота отпечаталось в разуме мальчишки, породив стремление любой ценой переломить судьбу, уготованную его сестре долбаной Паучихой, и не позволить ей продать Анну в бордель, чего бы ему это ни стоило!

В тот день мастер-оружейник орал на накосячившего в работе Вячеслава как никогда прежде, а его обычно внимательный и почтительный ученик только кивал не в такт, мыслями явно пребывая где-то не здесь, за что и отхватил знатного леща. Но даже порка, заданная учителем, не смогла привести заторможенного юнца в порядок. Что в этот день, что всю следующую неделю мальчишка стабильно портил собственную работу в двух случаях из пяти. Так что к концу недели старик уже даже начал сомневаться в ученике, прежде показывавшем немалое рвение в работе с рунными цепями и огромный талант в ремонте любого стреляющего железа.

Учитель даже пожалел в какой-то момент, что допустил Риткиного «волчонка» до банального «отстрела» отремонтированной в мастерской стрелковки, нарушив тем самым договор с его хозяйкой, один из пунктов которого прямо запрещал учить мальчишку обращению с личным оружием, от «Эллиота» до автоматических стрелометов и снайперских комплексов включительно. Все что тяжелее – пожалуйста, но легкая стрелковка была под полным и категорическим запретом. Боится Ритка… хотя с чего бы ей опасаться парня? Вячко не дурак, прекрасно понимает, что без помощи бандерши и учебы у Герхарда он просто сдохнет в первой же канаве… А что такое благодарность, мальчишке известно, это старик замечал, и не раз. Конечно, добротой Вячко не дышит, так ведь и жизнь на дне местного общества совсем не сахар; но он не паскудничает и не крысятничает, добро помнит. Перестраховывается Рита, ну и пусть ее. В бабьих вывертах сам черт ногу сломит, а уж с этой стервой он и рога обломает.

А спустя неделю ученик пришел в себя, перестал допускать нелепые, «детские» ошибки в работе, и одолевавшие старика сомнения растаяли, как первый снег под солнцем. Быстро и без следа. А когда ученик сумел самостоятельно разобраться в переплетении совершенно нестандартных рунных цепей расколотого узла ускорителя, сделанного для коллекционного штуцера, пылившегося в запасниках мастерской уже добрых двадцать лет, Герхард дал себе слово, что сам выкупит контракт мальчишки у Ритки, сколько бы денег та ни запросила. Отдавать такой самородок наемникам, у которых он будет заниматься чисткой амуниции да редкими ремонтами всякой ерунды, пока не сдохнет в очередном походе, значило закопать талант в землю. А этого старый мастер допустить не мог.