Записка самоубийцы
Шрифт:
– Хорошо, – прогнусавила Светка, вздохнула, распрямила костлявые плечи и прямая, как палка, двинулась исполнять свой долг. За ней вереницей потянулись Сашка с Алешкой, чуть ли не принюхиваясь к ящичку у нее под мышкой, и Наташка, которая согласилась идти домой, но только не за ручку.
Колька вернулся в библиотеку. Укреплять стеллажи и прочее закончил уже к приходу уборщицы тети Паши, которая, постучавшись в дверь библиотеки, прошамкала, что пора бы и честь знать.
– А мы успели, – заверила Оля.
– Уходим, –
В кино, правда, за всеми этими событиями было уже поздно идти, поэтому отправились бродить под сказочным, уже почти майским небом. Стемнело, но народу на улицах было немало, поэтому Колька, умело маневрируя, направлял их путь в более уединенные места – и в конце концов вышли на их с Ольгой секретное любимое место, потаенный берег озера.
– Зажрут ведь, – заметила девушка не без опаски.
Комарья было – хоть руками разводи.
– Учел, – солидным тоном успокоил Николай, извлекая из кармана одеколон. – Окропись покамест, а я сейчас костерок разведу.
И вот уже пляшет веселое пламя, и ребята, пристроившись так, чтобы и от дыма не перхать, и чтобы кровопийцы подлететь не смели, сидели в обнимку, глядя на нарождающиеся угли.
– Ну а мне-то можно узнать, за что Яшку колотили? – мимоходом спросил Колька, целуя Олю в висок.
Она вздохнула, неохотно пояснила:
– Да просто дурак этот пообещал Светке пойти в кино, а сам перед тем натрескался винища из погреба. В кино тепло, прикорнул, и что уж этому греховоднику приснилось – кто знает, только он помянул какую-то постороннюю девицу и грабли потянул, куда не следует.
– Сюда, что ли? – попытался уточнить Колька и тотчас получил по шее. – Да, это он не подумавши сделал.
– Не то слово. У меня хлебушек остался, хочешь поджарим?
– Спрашиваешь!
7
– Значит так, молодые люди, – начал Иван Саныч, когда в кабинете остались только они четверо. – Массовая драка в детском учебном заведении – это по-хорошему чепэ, требующее моего… ну, в том числе и моего серьезного вмешательства. Поэтому скажу прямо: если я тебя, товарищ Яков Канунников, еще раз около школы или Светки увижу – пеняй на себя. Тебе же, как не без удивления я выяснил, аж за восемнадцать, так?
– Ну типа того, – буркнул Анчутка.
– Вот и огребешь по-взрослому, – посулил сержант. – Вы же, товарищи малолетние урки, не вздумайте охоту на него устраивать. А то знаю я вас. Увлечетесь, и не только кулаки – ножики в ход пойдут, а это мне ни к чему. Да, промежду прочим! Ну-ка, что у нас в карманчиках? Идите сюда, не стесняйтесь.
Санька, дернувши плечами, демонстративно поднял руки – мол, вам надо, вы и шмонайте. Маслов проделал то же самое, но чуть смутившись – во швах карманов у него предательски похрустывал табачок.
– Все матери скажу, – пригрозил Остапчук, и Витька тотчас сник. Он боялся не матери, а того, что она
Анчутка же, отойдя в сторонку, делал вид, что все происходящее его не касается. Он как раз рассматривал групповой фотопортрет сорок второго года выпуска, как сержант позвал:
– Поди-ка сюда. Тебя с нарочным, что ли, приглашать трэба?
– А… чего я-то сразу?
– Для порядку. Давай выворачивай карманы.
Яшка сделал такое движение, будто собирался бежать, но Маслов решительно перекрыл путь к двери, а Санька потянул к нему радостно трясущиеся руки.
– Ну-ну, – урезонил сержант, – давайте без самосудов и анархии. Ты чего стесняешься?
– Ничего я не…
– Тогда карманы показывай. Ты, дружок, дрался и на школьный двор завалился, где тебе делать нечего, а теперь стесняешься. Как-то подозрительно.
Анчутка, вздохнув, шагнул к столу, начал опустошать карманы. Пачка «Казбека», спички, две зажученные в рукав карты – валеты треф и пик, – которые он позабыл сбросить в притоне, два куска сахару…
– Все.
– Врет, зараза, – с отвращением заявил Санька. – Под мышкой у него еще карман нашит. И топорщится.
– Иуда, – негромко, в сторону и только для бывшего приятеля буркнул Яшка.
– Давай лучше сам, – посоветовал Иван Саныч. – Если я тебя сам обыщу, нехорошо же выйдет. Не чужие мы с тобой люди, чай?
Бывалый Яшка колебался недолго. Чтобы, гордо подбоченившись, заявлять, что не желает или, там, «где ордер на обыск», нужны безупречная биография, воспитание и навыки чистоплюйства. Анчутка же, вздохнув, с покорным видом выложил на стол пачку денег – и, как нарочно, выпало и Гринино колечко со стекляшками.
Остапчук, на глаз прикинув сумму, присвистнул.
– Товарищ Канунников, откуда дровишки? Тут же полторы, а то и две твоих зарплаты. И это вот, – он осторожно ухватил толстыми пальцами хрупкую вещицу, – с какого возу упало?
– В карты выиграл, Иван Саныч, – пробормотал Яшка, отводя глаза. – Ну что вяжетесь-то?
– Играл и выиграл. Потому и болеешь? – неискренне посочувствовал сержант. – Винишко, пивко, картишки… Доиграешься, товарищ. Доиграешься, я тебе точно говорю, пустой ты человек. Забирай и вали отсюда, чтобы глаза мои тебя не видали.
– На работу, стало быть, настучите? – спросил Анчутка, которому в голову пришла идейка, по всем раскладам – блестящая.
По всей видимости, опытный Остапчук что-то услышал в его голосе или разгадал замысел до того, как сам Яшка его додумал, но он с пренебрежением заметил:
– Иди уж. И скажи спасибо, что я сегодня добрый.
– Благодарствуйте, – пробормотал Анчутка и исчез за дверью.
Санька, чуть не лязгая зубами, проводил его кровожадным взглядом.
– Зря вы его отпустили, – вежливо заметил Маслов. – Он наверняка что-нибудь да украл.