Записки баловня судьбы
Шрифт:
Знай он, как круто взойдет, вспучится в ближайшие месяцы «еврейский вопрос» на дрожжах антисемитизма, он отыскал бы возможность потянуть с рукописью еще полгода-год, попестовать ее в озабоченных руках, в надежде никогда не увидеть ее изданной.
42
Впереди растерянность и дни отчаяния.
Впереди смерть Сталина, оплаканная большинством и вызвавшая ликование страдальцев и прозорливцев.
Впереди несостоявшийся процесс над «врачами-отравителями» и, как я уже упоминал, разбойная попытка изгнания из Союза писателей семидесяти пяти критиков; надо же было в благородную память об «отце родном» довершить начатое в январе 1949 года.
Впереди новый разрыв Сталина со своей челядью и его затворничество на московской даче.
Но я доскажу прежде о Леониде Соболеве.
Неприятие им моей рукописи — небольшой грех, частный случай, косвенное свидетельство его мобилизационной готовности. Вина его перед нашей культурой неизмерима.
Именитый литератор, оратор, как никто умевший польстить начальству — публично, когда человек чести посовестится расточать прельстительные улыбки, — он с возникновением российского Союза писателей получил державное поприще. Создание СП РСФСР — закономерный в движении литературы шаг; малочисленная комиссия по областным литературам в большом Союзе не могла серьезно влиять на литературную жизнь огромной Российской Федерации.
Сколь резко ни судил бы я год 1949-й, надо признать, что подавляющее большинство русской интеллигенции тогда с презрением отвернулось от антисемитских акций. Не та картина сегодня: мутный поток захватил многих, а среди них и тех, кого господь не обделил талантом, разумом и тщеславием. У них свои пророки и апостолы, они ведут за собой и часть молодежи, нетерпеливцев и честолюбцев, которым не сложно внушить, кто стоит на их пути к славе и благополучию. Но давно известно: страсти эти — сосуд без дна; сколько ни изливай туда гнева, желчи, проклятий, лжи, елея, лести, как ни приготавливай сатанинский коктейль шовинизма, как ни истребляй в культуре «масонский» элемент, не исключая и полукровок, — спустя десятилетие-другое возникнут новые таланты и новые честолюбцы, они вновь потребуют себе места и бумаги, и как тогда умилостивить их, на кого записать вину?
Нынешние воители-«антимасоны» уже одержали по крайней мере одну победу заставили благородных людей разной крови думать, пусть промельком, невзначай, тут же устыдясь этой мысли, и все же думать о том, кто по национальности критик, позволивший себе не одобрить книгу известного русского писателя; а кто есть Владимир Савельев, автор стихотворения «Еврейский вопрос», — русский или еврей; кто по крови драматург, выпустивший на сценические подмостки Льва Троцкого без зажатого в зубах кинжала и капающей с него крови? Мы опустились до того, что думаем об этом, говорим об этом, принимаем это в расчет, решая, выйти ли на трибуну, сказать ли правду или промолчать, предоставив такую возможность благородному славянину: ему, мол, это проще и с руки. Когда подобная унизительная мысль возникнет во мне — едва ударит предостерегающий колокол, — я тут же, непременно нерасчетливо, может быть и глупо, выйду на трибуну, чтобы не было пути к отступлению, чтобы снять сердечную боль…
Благословляю свою юность — она двигалась бурной, временами темной рекой, в сумерки нам бывало не увидеть, что бурый цвет струй не от донного торфяного подстила, а от крови; громкие наши лозунги заглушали стоны и крики, — все было в нашей устремленной, полуголодной и конечно же виноватой юности, но одного греха мы не знали: мы не начинали знакомства, дела, дружбы или борьбы с выяснения запаха племенной крови.
Это не прекраснодушное заблуждение памяти: четверть века революции не могли изгнать из бытия все заблуждения и предрассудки, а темноту — из закоулков быта. И «жид», и «кацап», и «гой», и «хохол», и полупрезрительное, через губу, «кацо» не испарились бесследно и не скоро замрут на устах тупых и невежественных людей. Я это понимаю, но, понимая, говорю: нашу юность едва ли не до самой войны не сотрясала эта гнилостная, самоубийственная лихорадка. Когда ненавистным делается святое понятие гражданин мира, а понятие национального абсолютизируется, так называемые «масоны», имевшие неосторожность родиться не в доме немецкого бюргера, чистокровного англосакса, славянина и проч., становятся ответчиками за все грехи человечества.
Леонид Соболев — случайный недруг моей рукописи, недруг по вдохновению, по злобной неусыпности души; Л. Соболев — случайная знаменитость, случайный руководитель, я бы даже сказал, случайный гость русского Олимпа, старавшийся, чтобы черты интеллигентности не слишком обнаруживались, чтобы вперед выходила «простецкая», ругливая натура, морская душа, этакий братишка, — Л. Соболев был вместе с тем типичнейшим выразителем времен застоя, косности, глашатаем и коммивояжером той поры.
Он возвысился в тридцатые годы и в годы войны и после победы прочно принадлежал к литературной элите, к этому ордену без устава, но с ясно очерченными границами. Все складывалось для него более чем благополучно, но не было власти, ответственного портфеля, и жадные руки хватали что подвернется, всякую ношу комиссий, редколлегий, советов и проч. и проч. Всегда на виду, но не чтимый писательской толпой и братством писателей-фронтовиков, отлично понимавших, что в новой прозе Л. Соболева нет фронтового опыта, что это расхожая беллетристика. Всегда на виду, управляемый оратор, сговорчивый рецензент Лесючевского, этакий «комильфо», тяжеловатый, с упитанным лбом тугодума, но всегда расцветающий улыбкой, готовый к интриге, отступничеству, сговору, но почему-то никак не нужный Фадееву в высшем литературном эшелоне. Словно брезгуя готовностью Леонида Сергеевича служить верой и правдой, Фадеев находил себе соратников и заместителей постарше и помоложе, не замечая подмигиваний Соболева и его прельстительного оскала. Но Соболев нетерпеливо ждал своего часа.
Час его — звездный час! — пробил с созданием Союза писателей РСФСР, организации, стучавшейся в дверь истории, но с первого дня угодившей в недобрые руки. Достаточно назвать даже и немногие имена поэтов и прозаиков страны — в данном случае я говорю о литературе русской, — от А. Яшина, Н. Рубцова или А. Жигулина до таких прозаиков, как В. Астафьев, В. Распутин, Е. Носов, Ф. Абрамов, В. Белов, — чтобы оценить, как богаты самородными талантами города и веси России. Действенная, повседневная, без ажиотажа поддержка подлинных талантов, бережное их воспитание — вот что, в сущности, и должно было стать высокой целью российской писательской организации. Но не то было на уме у Леонида Соболева; слишком мирской, расчетливый и корыстный это был ум, чтобы возвыситься до художественного идеала, до понимания истинных нужд талантливых людей России.
Поразительно, но именно в начале 50-х годов Александр Фадеев почувствовал опасность превращения писательского Союза в некую массовую, ремесленную организацию, где понятие таланта, творческой личности станет второстепенным или малозначащим; именно тогда он в кругу друзей, а на подпитии — и шире, твердил о необходимости резкого уменьшения числа писателей, создания в стране сравнительно немногочисленного объединения талантливых и профессиональных авторов. Организационным мечтаниям Фадеева не суждено было сбыться; впадая в крайности, поддерживая (пусть и с плохо скрытой брезгливостью) третьесортную драматургию, не протестуя против унижения и растаптывания таких художников, как Анна Ахматова и Михаил Зощенко, он сам поощрял, вопреки своим мечтаниям, невежество и дилетантизм, становился заложником софроновых.
Но и в дурном сне не могло ему привидеться, к какой неизбывной серости приведет — уже после самоубийства Фадеева — писательскую организацию страны «великий маг» ордена ремесленников, ленивец Леонид Соболев.
Медленно росли республиканские союзы писателей, от эстонского островного архипелага и до плоскогорий Памира единицами прибавлялись к семье писателей новые таланты, как тому и надлежит быть. Сравнительно медленно увеличивалась тогда и писательская организация Украины, где, что ни говори, вольготно жилось литературным функционерам-ремесленникам, а под жестоким боем оставалась упорно подозреваемая в национализме Лина Костенко, поэт, равного которому на Украине не было со времен Леси Украинки…