ЗАПИСКИ Д’АРШИАКА МОСКВА
Шрифт:
Все это выдержано в типичной традиции кордебалета. «Каждая одалиска старается привлечь его взоры и пленить сердце его», – буквально читаем в либретто Дидло. Черты типичной балетной процессии явственно различаются и в сцене появления Черномора:
…Озарена
Мгновенным блеском тьма ночная,
Мгновенно дверь отворена;
Безмолвно, гордо выступая,
Нагими саблями сверкая,
Арапов длинный ряд идет
Попарно, чинно…
в другом месте: «Пред ним арапов чудный рой, – Толпы невольниц боязливых»… Все это обычные кортежи пантомимных феерий Дидло.
Один из любимых приемов балетмейстера – использование в сюжетных
программе «Молодой островитянки» Дидло говорит о важности изображения в балете «прекрасной идеи зеркала». И действительно, по свидетельству Глушковского, «большой эффект производило отражение Тамаиды в зеркале, которое представляла танцовщица Осипова». В другом балете, «Калиф багдадский», евнухи, невольницы и рабы приносят богатое зеркало, перед которым одевают Зетюльбу в роскошный наряд. В балете «Роланд и Моргана» героиня в магическом зеркале показывает рыцарю судьбу его близких. Всевозможные «зеркальные эффекты» постоянно оживляют сюжеты Дидло.
Этот же прием находим в третьей песне «Руслана»:
Постель оставила Людмила
И взор невольный обратила
К высоким, чистым зеркалам…
Происходит примерка волшебной шапки Черномора пред «верным стеклом»:
И что ж? О чудо старых дней!
Людмила в зеркале пропала;
Перевернула – перед ней
Людмила прежняя предстала;
Назад надела – снова нет;
Сняла – и в зеркале!…
Перед богатым зеркалом Зетюльбы, по обычному приему балетных постановок, «невольники разжигают курильницы с благовонными травами». Так, когда Людмила лежит «под гордой сенью балдахина», среди парчи и яхонтов,
Кругом курильницы златые
Подъемлют ароматный пар…
Система знаменитых полетов Дидло чувствуется на каждом шагу в пушкинской поэме. Часто это именно полеты-превращения:
В окно влетает змий крылатый;
Гремя железной чешуей,
Он в кольца быстрые согнулся
И вдруг Наиной обернулся
Пред изумленною толпой.
«Волшебница на легком облаке спускается к ней, – описывает в своей программе Дидло, – старая невольница исчезает – волшебница берет ее вид и место».
400
В «Руслане» читаем:
И вдруг неведомая сила,
Нежней, чем вешний ветерок,
Ее на воздух поднимает,
Несет по воздуху в чертог
И осторожно опускает
Сквозь фимиам вечерних роз
На ложе грусти, ложе слез…
«Волшебница поднимается с пленным Тао на воздух, – рассказывает Дидло, – и летит в чертоги, в которых намерена его оставить».
В «Руслане и Людмиле» ощущаются и впечатления от старинного оркестра, сопровождающего балетную постановку. Рога и арфы – вот характерные инструменты тогдашних постановок. «Звук рогов возвещает приближение султана»… «Дочери Гименея бряцаю на арфах» («Зефир и Флора»), «Эльвира играет на арфе («Молодая островитянка») и т. д. В «Руслане»:
И в тишине из-за ветвей
Незрима арфа заиграла.
Роговая музыка крепостных оркестрантов упоминаете в поэме постоянно:
Нашел и шлем, и звонкий рог.
– -
И звонкий рог веселой ловли.
– -
В ревущий рог, летая, трубит.
– -
Чу… Вдруг раздался рога звон.
– -
Призывный рог, как буря, воет…
И, наконец, полное изображение оркестрового ансамбля:
…гласы трубны,
Рога, тимпаны, гусли, бубны
Гремят над нею.
Первая поэма Пушкина насквозь театральна. Впечатление от вечернего спектакля явно отлагалось на утренней работе поэта. Сложное сотрудничество Антонолини и Кавоса, знаменитых декораторов – Гонзаго, Каноппи или Кондратьева, машиниста Тибо и целой плеяды знаменитых танцоров, под уверенным руководством замечательного организатора всей этой сцениче-
ской армии – самого Дидло, производило сильнейшее впечатление на восемнадцатилетнего поэта. Его словесная феерия явственно носит следы этих театральных восприятий. Он свободно и радостно отдавался им, широко вносил их в свою композицию и на каждом шагу отражал восхитительные детали этих сказочных драм, «исполненных живости воображения и прелести необыкновенной».
Современники были очарованы древнерусской сказкой в духе Ариосто, а литературная наука установила с тех пор многочисленные книжные источники «Руслана и Людмилы». Никто не заметил, что великий поэт дебютировал поэмой-балетом.
Глава пятая
С Мольером-исполином
Фон-Визин и Княжнин…
«Городок»
I
23 сентября 1815 года русская драматургия переживала один из своих самых шумных успехов. На петербургском Малом театре шла премьера «Урок кокеткам, или Липецкие воды» Шаховского. Пушкин шутливо считал эту дату началом новой эры. «В лето 5 от Липецкого потопа», – писал он в июле 1821 г. А. И. Тургеневу.
Это был поистине исторический спектакль. Он утверждал у нас жанр легкой комедии в стихах, оставленный со времен Княжнина и Капниста; он выдвигал ряд даровитых исполнителей, которым предстояло ознаменовать своими именами целую эпоху в развитии русской комедии; острыми и задорными приемами личных характеристик он возбуждал критическую мысль современников, отозвавшихся на сценическую сатиру потоком эпиграмм, памфлетов, насмешливых выпадов и резких оценок. И, наконец, раскалывая литературную современность на группы и партии, он привел к основанию одного из наших самых замечательных литературных обществ.
Таково было значение этого спектакля. «Урок ко-
402
кеткам», несомненно, открывал новый период русской стихотворной комедии, которой вскоре предстоял наивысший расцвет под пером одного младшего друга Шаховского. После постановки «Липецких вод» забытый жанр снова ожил, блистая именами молодых драматургов – Хмельницкого, Загоскина, Жандра, Грибоедова и даже соблазняя самого Пушкина.
Комедия имела потрясающий успех. Это был первый блистательный триумф Шаховского. «Если его «Полубарские затеи» были превосходною комедиею, – пишет один из зрителей, – то в умах современников «Липецкие воды» были классическою пиесою». Отчасти это был, несомненно, успех скандала, но к такому эффекту, видимо, и стремился автор. Негодование, вызванное карикатурными персонажами пьесы, входило в расчет драматурга и составляло один из элементов подготовленной им сенсации. Шаховской охотно пользовался этим острым приемом и в прежних своих произведениях, направляя свои пародии против Карамзина, Василия Пушкина или Шаликова. Недаром в ответных выпадах литературные противники клеймили его аналогичными отзывами: