Записки десантника
Шрифт:
Кто знает, сколько бы еще продолжалась эта возня и не услыхал ли бы кто-нибудь со стороны изредка раздававшихся хриплых вскриков о помощи, если бы Николай не догадался применить новое средство. Он включил на миг карманный фонарик и в его свете подсунул под нос полковника дуло пистолета.
— Еще одно движение или крик, и я стреляю! — пригрозил он по-немецки.
И Нивеллингер сразу обмяк и прекратил борьбу.
— Мы партизаны, — сказал Рудак по-русски. — Предлагаем вам сдаться без шума. В противном случае — смерть
Нивеллингер всем своим видом давал поднять, что смирился. Он даже не стал разыгрывать из себя не знающего русский язык.
— Вы проиграли, полковник! Узнаете? — подошел к нему вплотную Федотов.
Нивеллингер отвернулся и что-то промычал по-немецки. А через минуту совершенно спокойно спросил по-русски:
— Что же вам надо от меня?
Ничего не скажешь, это был опытный разведчик и, видимо, умел владеть собой. Вероятно, он пытался трезво оценить обстановку и принять для себя решение.
— Вы вместе с женой пойдете с нами из города, — ответил Рудак.
— Зачем же вам моя жена? Расстреливайте меня одного, а ее не трогайте. Ведь вы гуманисты!
— Да, мы гуманисты, — подхватил Рудак, — хоть вы и смеетесь над этим. Мы ни вас, ни вашу жену расстреливать не собираемся. Поэтому, если вы хотите жить, то оставьте мысль о сопротивлении и собирайтесь в дорогу.
Выслушав Рудака, Нивеллингер задумался. На жирном крупном лице его выступил пот.
— Я согласен, — промолвил он наконец. — У меня лишь одна просьба: я бы хотел немного выпить водки, чтобы привести в порядок нервы.
Рудак переглянулся с Николаем и Борисом. Те пожали плечами.
— Если она у вас есть — можете, но только скорее.
Казимир к этому времени закрыл ставни, задернул шторы и зажег лампу. При свете Нивеллингер внимательно и как бы оценивающе посмотрел на каждого партизанского разведчика, тяжело вздохнул и присел к столу — его никто уже не держал.
Казимир пошарил в буфете и подал на стол бутылку водки и стакан. К удивлению разведчиков, полковник выпил залпом, один за другим, четыре стакана, ничем не закусывая.
— Ну вот, теперь я готов.
Разведчики собрали документы, а жена полковника с помощью Николая приготовила чемодан с бельем, и все, кто был в комнате, вышли на улицу. Однако первые же шаги показали, что Нивеллингер сильно пьян. Теперь Рудак понял, зачем полковнику понадобилось пить водку: он решил по дороге свалиться и тем привлечь внимание патрулей. «Перехитрил, холера, — с горечью подумал Рудак. — Как бы греха не вышло». С двух сторон полковника пришлось взять под руки. Но через несколько минут он уже не мог двигать ногами. Не мешкая, вчетвером потащили его.
Но идти так по улице было опасно: первый же прохожий мог поднять шум, и тогда полковника пришлось бы бросить — с такой ношей не побежишь. Выручил опыт разведчиков, отличное знание ими местности. С улицы сейчас же свернули в переулок, потом — в какой-то двор, со двора — на огород, с огорода — на пустырь, опять на огород… Из пределов города выбрались только к рассвету.
Дотащившись до леса, разведчики остановились на отдых. Вскоре подошли сюда Артур и Казимир с женой полковника. Ее сознательно вели отдельно от Нивеллингера, чтобы не наделала шуму и не привлекла патрулей.
Привал продолжался не больше часа. Нужно было подальше убраться от города, чтобы на случай погони не попасть в ловушку. Шли медленно — пленного все еще приходилось тащить на себе, — делали частые пятиминутные остановки. Так продолжалось до тех пор, пока полковник не протрезвел настолько, что мог держаться на ногах. Тогда пошли быстрее.
Видя, что партизаны обращаются с ним и его женой вежливо, Нивеллингер на одном из привалов повел такие же речи, какие незадолго перед тем вел Вильденмайер с Носовым и Меняшкиным.
— Послушайте, — начал он дружеским тоном. — Я только сейчас разобрался в вашей ошибке. Ведь вы, как я догадываюсь, полагаете, что я немецкий полковник. А ведь я русский. Ну, служил, правда, у немцев, не отрицаю. Но, если хотите знать, служил не по своей воле. Ведь вы, — он показал на Бориса, Николая и Артура, — фактически были у меня в руках. И лишь потому, что я в душе сочувствую вашей борьбе, я выпустил вас из Борисова невредимыми.
— Бросьте прикидываться простачком, противно! — отрезал Николай.
Нивеллингер хотел еще что-то доказывать, но увидел сидящего в стороне Федотова и понял — игра действительно проиграна.
Больше он за всю дорогу к этому разговору ни разу не возвращался, а когда узнал, что Рудак является помощником командира партизанской бригады по разведке, присмирел окончательно и даже подтянулся, стал вежливым и разговорчивым.
По прибытии на базу допрашивал его Рудак.
Поняв, что только чистосердечные показания могут сохранить ему жизнь, Нивеллингер отпираться не стал и рассказал все, что нам было так необходимо знать. О себе он поведал Рудаку то, о чем читатель уже знает. Он признался, что лично забросил в тыл Советской Армии несколько десятков опытных разведчиков и диверсантов, назвал их настоящие фамилии и те, под которыми они действовали в нашем тылу, указал, как их можно изловить.
Рудак тут же передал эти сведения в Москву, а Нивеллингера и его жену перебросил на основную базу бригады. Лопатин передопросил бывшего руководителя борисовского отделения гитлеровской военной разведки и получил от него ряд дополнительных ценных показаний. А через короткое время Нивеллингер был отправлен вместе с женой на Большую землю, где был использован для вылавливания той самой агентуры, которую он сам же забросил в тыл нашей армии.
Глава двадцатая. Решающий день